Она, словно утопающая, просила помощи и пощады. Мистер К. еще походил по классу, а Лиз продолжала вариться в котле страха и ненависти к себе самой. Наконец он с шумом отодвинул стул и сел прямо напротив нее. Он пристально посмотрел ей в глаза, словно оценивая искренность ее слов.

– Я поговорил с Меган и Сабриной. Решение мы принимали вместе. Меган считает, что «ненавидеть надо не грешника, а грехи его», а Сабрина сказала, что «ничего страшного не произошло… ведь никто в результате не погиб». Они хотят, чтобы ты осталась в проекте. – Он замолчал и посмотрел на нее с таким вниманием, что она опустила глаза. – Лиз, я верю в тебя, но после случившегося у тебя другого шанса уже не будет.

Лиз сначала не поверила своим ушам, но потом улыбнулась и смущенно завозилась со своим рюкзаком. Она не чувствовала никакой надобности прятать от учителя две выкатившиеся из ее глаз слезинки.

– Спасибо вам, Мистер К…. вы не пожалеете. Да, сэр. Вы не пожалеете.

За месяц с небольшим до окружного конкурса проектов Дебра Стюарт снова взяла на себя домашние дела. Хотя до начала химиотерапии оставалось чуть меньше месяца, мать Меган вдруг исполнилась какой-то новой энергией и страстным желанием успеть сделать в жизни как можно больше. Меган иногда думалось, что даже больше, чем это вообще возможно.

– Сегодня очень хороший день, – часто говорила она дочери, – и я собираюсь прожить его на все сто.

Меган казалось, будто Господь включил перед нею зеленый сигнал светофора, будто Он дал всей ее семье «добро» продолжать жить дальше, и она почувствовала, что тоже способна проживать каждый день на сто десять процентов. На лицо ее снова вернулась искренняя, теплая улыбка, снова порозовели щеки. Она с головой окунулась в работу над «Списком Сендлер», сидела в Интернете, выискивая документы, прочитала «Дневник Анны Франк», «Дневники Варшавского гетто» Мари Берг и книгу Давида Сераковьяка [23] «Жизнь в Лодзи» о другом польском гетто. Пытаясь понять, как совершенно нормальные люди столь стремительно обезумели, она изучила «Берлинский дневник» Уильяма Ширера [24] . И вот что она прочитала:

На следующей репетиции Меган показала этот фрагмент Лиз и Сабрине.

– Когда я это прочитала, – сказала она, – я подумала, что бы взяла с собой я… что для меня важнее всего? У них было всего 10–15 минут, чтобы собраться… Что же возьмешь с собой?

Каждый год в январе зима словно брала небольшой отпуск и приходила оттепель. Снег сошел почти полностью, и Меган отправилась «собирать камни». Прибыв на северное поле, она постояла, смакуя запахи сырой земли и перегноя, радуясь дующему теплому ветру из Оклахомы и любуясь бегущими на северо-восток серыми облаками. Когда-то она прочитала, что последнее пристанище мертвые находят не в могилах – в гробах лежат только кости, а их души продолжают жить в ветре, в шуме ручья, в закатах и восходах, в запахе сырой земли. Меган начала бросать камни в кузов и повторять реплики пани Рознер. Ветер срывал с ее губ слова и уносил их прочь под грохот падающих камней. Она словно сама снова и снова проходила весь горестный путь пани Рознер, т. е. сначала отказывалась отдать свое дитя Ирене, потом спорила с мужем, осознавала неизбежность приближающейся смерти, меняла свое решение и говорила ребенку последнее «прощай». Меган каждый раз выплакивала горе пани Рознер самыми настоящими слезами, и с каждым новым прочтением слова звучали все значительнее и реальнее, пока она не стала ощущать это материнское горе почти как свое собственное.

И она начала молиться за маму, сначала потихоньку, а потом все громче – с каждым камнем, падающим в кузове пикапа на груду, расплывающуюся от застилающих глаза слез. Когда она вернулась домой на тяжело груженном грузовичке, отец пошутил, что этот год, судя по всему, будет урожайным на камни.

Еще четыре недели. Текущий пункт в графике Меган гласил: «Отработать актерскую игру».

Лиз, Меган и Сабрина сидели на краешке сцены в спортзале, перечитывали свои роли и дожидались, пока скрипящие кроссовками, бухающие мячами и прыгающие под щитами мальчишки не закончат свою тренировку. Тренер дунул в свисток, что-то крикнул, и – наступила тишина. Спортзал опустел, и остался в нем только Мистер К. Он уселся в раскладное кресло на линии свободных бросков и сложил на груди руки в ожидании первой реплики Сабрины.

– Громче, Сабрина! Больше уверенности.

– Нет, Лиз! Слишком резко. Больше сострадания. Ты не злишься, ты напугана. Меган, не зажимайся, но и не двигайся, когда говорят Ирена или Рассказчик. Это отвлекает.

Они прошли пьесу еще раз.

– Ужасно, девочки, – сказал Мистер К. – Давайте-ка еще разок.