С громкими воплями, потрясая саблями и пиками, полторы тысячи наемников ринулись к проемам. За ними двигалась, соблюдая некоторое расстояние, польская пехота, далее — конница, которой предстояло вступить в бой, если осажденные, видя неизбежную гибель, решатся на отчаянную вылазку.

Немцы и шведы, ловко взбираясь по разбитым остаткам кладки, хлынули в бреши. И… вскоре их атака смялась и захлебнулась. Задние ряды налетали на передние, валили их с ног, потому, что передним рядам некуда было наступать!

За разнесенной ядрами стеной в клубах пыли и дыма (теперь стало очевидно, что эту густую дымовую завесу русские устроили нарочно!) перед осаждающими вырос громадный земляной вал, высотою почти равный стене!

— Проклятие! Этого не было! Этого не было, я помню план этой крепости, я его видел! — завопил полковник Вейер, командовавший наступлением. — И это же немыслимо — за один год насыпать такой вал!

Тем не менее, это было именно так: по приказу своего воеводы и под его предводительством смоленские осадные люди за долгие месяцы обороны сумели возвести позади стен новое сооружение, столь же крепкое и почти неуязвимое для орудий: если прицельным огнем можно пробить каменную кладку, то поди-ка пробей земляную стену еще большей толщины — ну, будет земля ползти, осыпаться, но вал-то не рухнет!

— Они там все сошли с ума! — воскликнул полковник, когда до него в полной мере дошло, что за сооружение он видит. — Нет, они не сошли с ума! Это гениально!

Следующей его мыслью было: «Нужно немедленно уводить людей! Между двух стен мы, как в мышеловке!»

Возможно, не скомандуй он: «Немедленно все назад!», ему не удалось бы вывести из западни ни одного из своих пехотинцев. Впрочем, их и так уцелело меньше половины. Как в кошмарном сне, над верхом земляного вала возникли фигуры с луками, и на головы осаждающим посыпался поток стрел. Те пробовали стрелять в ответ, но в таком узком пространстве это было почти невозможно. Вслед за стрелами полилась кипящая смола, и тогда уже уцелели лишь те, кто успел вовремя добраться до проемов в стенах. Ловушка и впрямь была идеальна, под стать той, в которую угодили поляки прошедшей ночью, только на этот раз дань оказалась посолиднее.

— Разреши вылазку, воевода! — упрашивал между тем Шейна командир «даточной» сотни, уездный голова Панкрат Демьянов. — Ляхи сейчас так очумели, что и пикнуть не успеют, как мы им зададим хорошего жару.

— Оставь это, Панкратий! — отмахивался воевода, руководивший действиями осадных людей на земляном валу. — Не до того. Давай-ка, пока не поздно, на западную стену!

— Да там-то что?

— Там, я думаю, сейчас рубка будет!

Шейн понимал, что иностранные советники короля не могли не придумать чего-то еще, кроме атаки стенных брешей — в конце концов, немцев было не так много, значит, роль штурмующих отводилась не им одним…

— Воевода! — послышался в ответ на его мысли далекий крик. — К западной стене лестницы ставят!

— За мной! — Шейн вырвал вложенную было в ножны саблю и ринулся с вала вниз, успев скомандовать Сухому, чтобы следили за брешами, а когда немцы совсем откатятся прочь, закладывали их мешками с землей.

На западной стене в это время уже кипела сеча. Несколько десятков запорожских казаков успели приставить длиннющие осадные лестницы и, сбив стрелами караульных, взобраться наверх. Дальше им пройти не удалось.

— Сергиев! — закричал во весь голос воевода и, замахнувшись, срубил с пути возникшего перед ним казака.

— Паскуды! Русские против русских воюете! — рычал стрелец Данила, размахивая здоровенным топором. — Сергиев! Сергиев!

Этот крик гремел над стеною и, казалось, слыша его, враги испытывали трепет.

К воеводе пробились двое молодых стрельцов и дрались по обе стороны, старясь прикрыть Шейна от сыпавшихся со всех сторон ударов.

— Вы мне мешаете! — кричал он им, в бешенстве стараясь вырваться вперед, оторваться от назойливой опеки. — Баб с детьми обороняйте, а я вам не баба!

Драка на стене продолжалась недолго — спустя полчаса все лестницы оказались либо сломаны, либо просто откинуты прочь вместе с повисшими на них нападающими, тех же, кто успел вскарабкаться на стену, изрубили всех до единого.

— Скольких мы потеряли? — спросил, переводя дух, воевода.

— Пятерых тут, в сече, а скольких пушки порешили, еще не считали! — отозвался воеводин гонец, старый казак Прохор, бережно вытирая куском тряпицы окровавленную саблю. — Вот ведь, не успел я приехать, а у вас тут уже и рубка…

— И не жалко тебе, дядя Проша, казаку казаков рубить? — спросил один из стрельцов, ища, в свою очередь, чем очистить клинок.

— Русскому русских жалко… А казаки… какие же они казаки, если ляхам продались! — в сердцах вскричал Прохор. — Лучше б как-нибудь по иному назвались!

Спустя час среди смятенных рядов польской и наемнической пехоты наконец прекратилась паника, командиры скомандовали сбор и отбой атаки (и это было вовремя — она уже почти час, как завершилась!), и нестройные ряды завоевателей под хриплые вопли сигнальных труб откатились к своим таборам.