Но Никите на неприязнь англичанина было плевать. Не вмешайся он, даже слегка запоздало — скоро отпевать бы царя пришлось. Не хотелось громких слов, но получалось, что он, Никита, сохранил жизнь царю и стабильность в государстве. Дети у царя ещё малы, и неизвестно, кто пришёл бы к власти. А желающих порулить нашлось бы много, драка была бы — точно. Кто тут, к примеру, в цари крайний? Никого? Так я первым буду! И за мной прошу не занимать!

Никита время от времени задрёмывал, но при каждом стоне или просто движении государя сразу приходил в себя, прислушиваясь к дыханию Алексея Михайловича. Несколько раз он вставал, щупал пульс и проверял — не температурит ли царь? Вроде рану операционную сушёным мхом присыпал, а всё же боязно.

Уже под утро государь сказал:

— Да отойди ты от меня, только спать мешаешь.

И Никита провалился в сон — глубокий, без сновидений.

Проснулся он от шёпота. Открыв глаза, увидел — возле постели государя стоял Самюэль.

— Пусть поспит. Он всю ночь за мной бдил, не железный. Вот проснётся — сам решит, сколько мне выпить можно.

— Да я не сплю уже, государь. Выпей несколько глотков, лучше — бульона куриного.

— А можно?

— Полкружечки.

— Это мы мигом…

Самюэль пару раз хлопнул в ладоши, и тут же в приоткрытой двери показалась голова постельничего.

— Государю — куриный бульон.

Вскоре принесли горячий бульон.

— Пусть остынет немного, горячий нельзя.

— В каждом воздержании смысл есть. Раньше я посты соблюдал — Великий и малые, но всё равно вкушал дозволенную пищу. А как второй день не евши, и в голове просветление. Я молился утром, как проснулся. Вставать нельзя, так я лёжа. Полагаю — Господь простит.

Когда бульон остыл немного, Самюэль напоил царя. Пусть его, хоть какая-то польза. Должен же он деньги отрабатывать. В ночь не пришёл, побоялся. Случись осложнение — не справится. А коли Никита один при царе — с него и спрос. Поправится царь, встанет на ноги — так вроде оба старались, англичанин ведь тоже на операции был. А помрёт — Никита виновен, живот взрезал. При любом исходе позиция беспроигрышная.

Только Никита не политик, ему дворцовые игры по барабану. Ему своё дело свершить надобно, чтобы царь и дальше править мог. Не самый плохой ведь государь на Руси, не Иван Грозный.

За дверью уже звучали голоса, и среди них Никита узнал голос Елагина. С утра примчался, переживал — и за жизнь царскую, и за свою судьбу.

Никита вышел за дверь и немного опешил — в коридоре было полно князей да бояр.

— Ну как?

К нему сразу пробился Елагин, рядом — Ордын-Нащокин; за ним другие тянутся послушать. Сразу настала тишина, муха пролетит — слышно будет.

— Царь на поправку пошёл: Даст Бог — через три дня своими ногами ходить будет, — сказал Никита.

Все дружно выдохнули. Когда лекарь говорил — не дышали, боялись словцо пропустить. Так же дружно все перекрестились.

— Слава Господу, жив государь!

Конечно, ежели другой государь будет, многие постов своих лишатся, поскольку новый царь своих приблизит. А присутствующим этого сильно не хотелось.

— Государю покой надобен, прошу соблюдать тишину. В полдень и вечером я обязательно скажу, как состояние здоровья самодержца. В одном могу заверить — жизни царя больше ничего не угрожает.

Радостный вздох собравшихся был ему ответом. По коридору и лестнице бояре потянулись на первый этаж. В Теремном дворце так близко к опочивальне многих из них бы не пустили. А тут условия походные, попроще.

Елагин ухватил Никиту за локоть и шепнул на ухо:

— Всё обошлось?

Никита кивнул.

— Молодец, я знал, что ты не подведёшь!

В глазах Елагина зажёгся ликующий огонёк. Кто, как не он привёл Никиту к Нащокину? Стало быть, он и есть главный спаситель государя. И Нащокин тоже. Ведь Нащокин о Никите с государём говорил, так что милости царские стороной их обойти не должны. Оба ушли успокоенные и довольные.

Никита и Самюэль теперь дежурили в царской опочивальне по очереди, часа по три. Никита в соседней комнате отоспаться сумел, а то голова совсем чумная была. Он наелся в трапезной, подышал на улице свежим воздухом, постоял на крыльце, прищурясь — в глаза било яркое солнце, слепил снег.

Прошло три дня. Царю варили жиденькую пищу, протёртый супчик, и государь на глазах оживал. Румянца на щеках ещё не было, но в кровати он уже сидел. Конечно, рукой за место операции держался, кашлять и резко поворачиваться опасался. Но глаза были живые, и говорил он бодро. А потом и к боярам вышел, как Никита и обещал.

Встретили его восторженным рёвом. Всем царедворцам хотелось посмотреть на государя лично, убедиться, что не врут лекари, что жив царь. Стало быть — все при своих местах, и жизнь продолжается.

Никита, убедившись, что угроза жизни миновала, спал в соседней комнате.

Через неделю после операции он снял государю швы. Царь наклонил голову, посмотрел на поджившую рану.

— И через такой маленький разрез ты руками в живот залез?

— Да, государь.

— Чудны дела твои, Господи!