– Я не совсем понимаю, тебя, Людвиг, – подал я голос после непродолжительного молчания, – к чему все эти громкие слова? И вообще…

– Нет, это не громкие слова! – неожиданно с жаром в голосе перебил он меня. – Все это действительно так. И поэтому только ты способен понять меня, только тебе я могу довериться и открыться в том, что так неотступно занимало меня все последние дни. Тем более что, как я могу пока лишь догадываться, страшное открытие мое касается и тебя лично.

После этих его слов мое удивление очень быстро переросло в беспокойство, а затем и в самую настоящую тревогу. Тревогу за Людвига, за его неуравновешенную психику, за себя и… да, тревогу из-за его последней фразы. Что это за СТРАШНОЕ открытие и почему оно относится к нам обоим? Впрочем, последнее было вполне объяснимо. Ведь как он только что говорил – все беды и напасти мы делили пополам, вот и сейчас я был готов немедленно прийти к нему на помощь. Но чем же он так сильно испуган? Вот! Вот, наконец, то самое слово, что я подыскивал во время всей нашей беседы, пытаясь охарактеризовать душевно-эмоциональное состояние своего приятеля.

– Людвиг, – тихо позвал я его, – чем, или кем ты напуган? Что-то случилось?

Какое-то время он молча смотрел на меня, словно не совсем понимая, кто я такой и о чем тут с ним веду речь, затем кивнул головой и удрученно промолвил:

– Да, случилось. И это может очень плохо кончиться для нас обоих.

И тут впервые страх кольнул меня своей ледяной иглой.

– Вспомни, Иван, нашу с тобой последнюю экспедицию на Алтай.

– Да, – встрепенулся я, недоброе предчувствие темной тучей накрыло мое сознание, – прекрасно помню. Мы тогда наткнулись на огромную мрачную пещеру, в которой обнаружили полуразрушенный жертвенник.

На мгновение я закрыл глаза, вызывая в зрительной памяти картины прошлого. Почти сразу же мне это удалось. Я вновь увидел вырванные светом фонаря из пещерного мрака зловещие очертания этого древнего капища. Затем я открыл глаза и наткнулся на пугающе напряженный взгляд Людвига.

– Ты не забыл, что мы тогда сделали?

Я утвердительно кивнул ему в ответ и выполнил рукой жест, понятный только нам обоим.

– Да, – кивнул он – мы сдвинули с места алтарь.

– Но ведь ничего необычного не произошло, – поспешил заявить я. – Тем более что мы вернули этот камень на место. Не думаешь же ты, будто мы совершили нечто такое, что… – внезапно я осекся, заметив вспыхнувшее в его глазах выражение безумия.

– Нет! – почти прокричал Людвиг, – Что-то все же произошло! И я сейчас объясню тебе, что собою представляет это что-то.

Теперь я и сам испугался не на шутку, поддавшись мрачному настроению своего друга. Только что я беззаботно радовался ясному, солнечному дню и предвкушал провести еще один, наполненный развлечениями вечер на лоне природы, а сейчас вдруг сердце мое учащенно забилось в груди, во рту появилась неприятная сухость, а меж лопаток пробежала холодная змейка необъяснимого страха перед НЕИЗВЕСТНОЙ опасностью. Какие были причины для тревоги у меня – тридцатилетнего, полного сил и творческих планов, процветающего писателя? Никаких, за исключением не скрываемой уже более боязни моего товарища. И она, эта боязнь моментально передалась от него мне, хотя я еще не знал, чего, или кого мне нужно бояться.

Тем временем Людвиг собрался с мыслями и поведал мне свое ужасное откровение, от которого пробежал по коже озноб. Верил ли я ему в тот момент? Вначале да, а спустя какое-то время, слегка успокоившись, отнесся к его страхам весьма скептически. За что спустя сутки чуть было не поплатился своей недоверчивой головой.

Нужно ли говорить, что все последующее настроение было враз омрачено, и что очередная вечеринка лично для меня прошла далеко не в радость. То же самое можно было сказать и о Людвиге. В то время как наши приятели веселились, один из нас, а именно – ваш покорный слуга, сидел с озабоченным лицом на террасе и курил одну за другой сигареты. Людвиг же методично напивался до тех пор, пока не уткнулся носом в тарелку. Пришлось взять его под руки и отнести к нему в спальню. Отведенная мне комната находилась с ним по соседству, так что всю ночь напролет я не сомкнул глаз, слушая его пьяный храп и периодические стоны. Но уснуть я не мог не только, да и не столько из-за этого. Меня беспокоили опасения Людвига, которыми он поделился со мной накануне.

Теперь, когда в одиночестве я мог все спокойно обдумать, то уверился в том, что мой друг сильно заблуждается. У Людвига очень неуравновешенная психика, он легко возбудим и внушаем. Возможно, какое-то не совсем обычное событие подействовало на него таким образом, что у него развился невроз навязчивых состояний. В результате самовнушения, вызвавшего нервное потрясение, у него разыгралось воображение, и весьма впечатлительная натура нарисовала картину необоснованной опасности. Вероятно, все это так и есть на самом деле, если только… если только мой друг не спятил окончательно. Но об этом мне и вовсе не хотелось думать.

Уже начали сгущаться сумерки, когда я, распрощавшись с хозяином и оставшимися гостями, уселся за руль своего «Вольво» и отправился в путь. Через час я подъезжал к южной окраине города, в котором прожил тридцать лет и надеялся прожить еще, по крайней мере, лет тридцать. Людвиг покинул нас поутру, сославшись на неотложные дела. На самом же деле ему было ужасно плохо после вчерашней попойки, потому он и стремился как можно скорее попасть к себе домой и отгородиться на время от всего остального мира.

Я механически управлял машиной, проезжая по улицам ночного города, а голова моя была занята совершенно противоположными мыслями. Я думал об опасениях моего друга, которыми он поделился со мной накануне, и которые могло с такой отчетливостью создать лишь его воспаленное воображение. С серьезным выражением лица он поведал мне, что мир литературных персонажей, о котором он рассуждал в первый по приезде вечер, существует на самом деле и что этот мир является самой настоящей реальностью. Мне захотелось немедленно одернуть его и прекратить эти навеянные наркотическим дурманом бредни (я знал, что время от времени он покуривает «травку»), но в его голосе слышалось неподдельное отчаяние, поэтому я лишь молча выслушал продолжение его монолога. Под конец своего рассказа ему удалось почти убедить меня в правдивости своих слов.