Шрифт:
— Добрее надо быть к людям, Нич. Добрее… глядишь, никто из них на тебя случайно не наступит.
— Пусти! — злобно простонал таракан, бессильно скребя лапками по полу. — Пусти, гад, а то хуже будет!
Я широко улыбнулся и, придавив его еще немного, чтоб не рыпался, выпрямился, а потом с удовольствием вернулся к прерванному занятию. Благо адепты уже успели разобраться с очередью у раздатки, похватали кто что мог, а теперь, галдя и шумно обсуждая свои дела, начали рассаживаться за полупустые столики.
Народу, кстати, было много — огромное помещение, которое поначалу показалось мне излишне просторным, заполнилось в считанные минуты. Многочисленные столы, расставленные ровными рядами, моментально оказались занятыми. Адепты, которым не хватило стульев, были вынуждены перекусывать стоя, с надеждой поглядывая на счастливчиков, которым повезло больше. А самые умные заняли стулья не только заранее и для себя, но и для друзей-приятелей, охраняя их от посягательств менее расторопных студентов, пока остальные набирали еду на подносы.
Убедившись, что никому нет дела до меня и натужно хрипящего под ботинком таракана, я расслабился. Звериный голод уже отступил, живот приятно потяжелел, а на душе разлилась сытая истома.
Хорошо-о… эх, как же хорошо, наконец, наесться вдоволь! И главное, ни за что платить не надо — питание для адептов Академия обеспечивала в полном объеме и на высшем уровне, так что я мог до умопомрачения трескать деликатесы, не опасаясь за целостность своего кошелька.
— Гираш, смотри, кто там! — вдруг придушенно прохрипел Нич, в последний раз дернувшись.
Обеспокоившись, что совсем его придавил, я поспешил приподнять ботинок и одновременно кинул быстрый взгляд на входные двери. После чего мигом позабыл про задыхающегося таракана и, внимательно осмотрев вошедших, помрачнел.
Их было два с половиной десятка — хмурых, настороженных, стоящих плотной группой молодых людей в возврате где-то от шестнадцати до двадцати лет. Девушки и самые младшие по всем законам стаи были оттеснены внутрь, как слабые и уязвимые, а крепкие и рослые парни, напротив, оказались снаружи живого круга, готовые защищать остальных до последнего вздоха. Но у каждого на левой половине груди красовались два расправивших крылья черных грифона, при виде которых у меня нервно дернулась щека и как-то тревожно стало на сердце.
Обычно мы — завзятые одиночки, не терпящие вторжения в свое личное пространство и с трудом переносящие большие скопления людей. У «светлых» во все века существовали какие-то общества, кружки по интересам, традиции, собрания, объединения… а некромантам это было не нужно. Каждый из нас считал себя вполне самодостаточным, чтобы обходиться без компании и не чувствовать себя при этом обделенным. Мы жили, творили и умирали в гордом одиночестве, редко-редко растрачивая время и силы на семью, детей или что-то иное, помимо любимой работы.
Но эти дети действительно пришли сюда единой стаей, сплотившейся перед лицом общего врага. Вынужденной терпеть присутствие друг друга, неохотно принимающей помощь соседей, но готовой в один миг огрызнуться на любого, кто рискнет показать зубы.
Вот только их было так мало… слишком мало для огромной Академии аж с десятью курсами учащихся. Даже если учесть, что после амнистии прошло всего пять лет и, следовательно, «темных» адептов старше пятого курса тут быть не могло, все равно — за пять лет отыскать всего два десятка потенциальных некромантов? Во всем Сазуле и прилегающих территориях?!
Неудивительно, что от будущих мэтров исходила такая смесь настороженности и угрозы, что ее, кажется, ощущали даже первогодки: я заметил среди ожидающих в очереди адептов несколько знакомых лиц. И был вынужден признать, что мастер Твишоп не ошибся насчет привитых им чувств к «темным» коллегам — все мои одногруппники смотрели на вошедших, как на кровных врагов. При виде них в столовой мгновенно стихли разговоры и прекратился смех. Молодые люди тут же выпрямились, расправляя плечи и наливаясь дурным азартом. Девушки надменно вскинули подбородки и выразительно скривились, будто в столовой пахнуло смрадом с кладбища. Кто-то даже демонстративно зажал нос, кому-то понадобилось с грохотом открыть окно. Кто-то привстал, угрожающе поигрывая мускулами. И лишь немногим в зале хватило ума молча развернуть стулья и вернуться к прерванному разговору.
— Я ж тебе говорил! — прошептал Нич, вскарабкавшись по моей штанине наверх и снова юркнув под мантию, умудрившись стащить со стола остаток недоеденной котлеты. — С этого года они сделали столовую ОБЩЕЙ! Вон, как на «темных» смотрят! Кажется, преподаватели никого не предупредили?
— Предупредили, — вполголоса обронил я, потянувшись за пирожком. — Ты просто невнимательно слушал вступительную речь ректора. Если бы он не сказал, то тут уже вовсю летали бы боевые заклятия. Просто сегодня первый день занятий — народ еще не привык. А завтра будет попроще.