Шрифт:
То М.L.S
1847 пер. В. Федорова
Из всех, кому с тобой свиданье — утро, Из всех, кому с тобой разлука — ночь, Когда на небе вычеркнуто солнце Священное — из всех, кто в горькой доле Тебя благословляет ежечасно За жизнь и за надежду, а преболе Всего — за воскресенье схороненной Глубоко веры в Правду и Гуманность; Из всех, кому на богохульном ложе Отчаяния смертного подняться Дано при ласковых твоих словах: «Да будет свет!» исполнившихся странно, Словах, светящих в ангельских глазах; Из всех, кто более всего обязан Одной тебе, чья благодарность нынче Ближе всего подходит к поклоненью, Вернейшая, покорнейшего вспомни И думай: тот, кто пишет эти строки, Такие слабые, дрожит при мысли, Что с ангельской душой он говорит.Улялюм
Декабрь, 1847 пер. В. Бетаки
Было небо сурово и серо, Листья были так хрупки и сиры, Листья были так вялы и сиры… Был октябрь. Было горе без меры. Было так одиноко и сыро Возле озера духов Обера, В странах странных фантазий Уира, Там, в туманной долине Обера, В заколдованных чащах Уира. Вдоль рядов кипарисов-титанов Брел вдвоем я с душою моей, Брел с Психеей, душою моей. Что-то в сердце моем непрестанно Клокотало сильней и грозней, Бушевало сильней и грозней, Словно серный поток из вулкана, Там, где правит холодный Борей, Словно лава в утробе вулкана, Там, где полюсом правит Борей. Наша речь была ровной и серой: Мысли были так хрупки и сиры, Листья памяти — вялы и сиры; В Ночь Ночей, когда горю нет меры, Не узнали мы странного мира… (Хоть однажды из вашего мира Мы спускались в долину Обера… Был октябрь… Было мрачно и сыро…) Но забыли мы духов Обера И вампиров, и чащи Уира… Звездный круг в предрассветной тревоге… Ночь осенняя шла на ущерб, Ночь туманная шла на ущерб. И в конце нашей узкой дороги Подымался мерцающий серп, Разливая сиянье, двурогий, Странным светом сверкающий серп, Серп далекой Астарты, двурогий И алмазно блистающий серп. И сказал я: «Так льдиста Диана — Лик Астарты теплей и добрей, В царстве вздохов она всех добрей, Видя, как эту грудь непрестанно Гложут червь и огонь всех огней. Сквозь созвездие Льва из тумана Нам открыла тропинку лучей, Путь к забвенью — тропинку лучей, Мимо злобного Льва из тумана Вышла с тихим свеченьем очей, Через логово Льва из тумана К нам с любовью в свеченье очей!» Но ответила тихо Психея: «Я не верю сиянью вдали, Этой бледности блеска вдали, О, спеши же! Не верю звезде я, Улететь, улететь повели!» Говорила, от страха бледнея И крыла опустив, и в пыли Волочились они по аллее, Так, что перья купались в пыли, Волочились печально в пыли… Я ответил: «Оставим сомненья! Нам навстречу блистают лучи! Окунись в голубые лучи! И поверь, что надежд возвращенье Этот свет предвещает в ночи, Посмотри — он мерцает в ночи! О, доверься, доверься свеченью, Пусть укажут дорогу лучи, О, поверь в голубое свеченье: Верный путь нам укажут лучи, Что сквозь мрак нам мерцают в ночи!» Поцелуй успокоил Психею, И сомненья покинули ум, Мрачным страхом подавленный ум, И пошли мы, и вдруг на аллее Склеп возник, несказанно угрюм. «О, сестра, этот склеп так угрюм! Вижу надпись на створках дверей я… Почему этот склеп так угрюм?» И сказала она: «УЛЯЛЮМ… Здесь уснула твоя Улялюм…» Стало сердце сурово и серо, Словно листья, что хрупки и сиры, Словно листья, что вялы и сиры… «Помню! — вскрикнул я, — горю нет меры! Год назад к водам странного мира С горькой ношей из нашего мира Шел туда я, где мрачно и сыро… Что за демоны странного мира Привели нас в долину Обера, Где вампиры и чаши Уира? Это — озеро духов Обера, Это черные чащи Уира!» Мы воскликнули оба: «Ведь это — Милосердие демонов, но Нам теперь показало оно, Что к надежде тропинки нам нет, и Никогда нам узнать не дано Тайн, которых нам знать не дано! Духи к нам донесли свет планеты, Что в инферно блуждает давно, Свет мерцающий, грешной планеты, Что в инферно блуждает давно!»Строки в честь эля
1848 пер. Р. Дубровкина
Янтарем наполни взбитым Запотелое стекло! — По неведомым орбитам Снова мысли повело. Разобрать причуды хмеля Я уже не в силах сам — За веселой кружкой эля Забываешь счет часам.Марии Луизе
Март, 1848 пер. В. Федорова
Еще недавно автор этих строк, В неодолимой гордости рассудком Упрямо утверждая «силу слова», Говаривал, что ни единой мысли Доступной человеку нет, пока Мы знаком языка ее не свяжем: И вот теперь — как бы ему в насмешку — Два слова — два чужих двугласных звука По-итальянски, — повторять бы только Их ангелам, загрезившим по росам — Светлиночкам в Гермонских косогорах Жемчужисто пронизанных луной, Подобных сокровенным думам, или Лишь душам дум, божественным виденьям, Быть может, выразимым только песней На Лютне Израфеля (Серафима, Которому Творцом дан дивный голос Певучей всех!). А мне? — Увы, бессильно Мое перо в моих руках дрожащих — Невыразимо имя дорогое, Тобой произнесенное, — ни мыслить, Ни записать, ни даже только грезить Не дано мне, затем, что перед этой Мечтою недвижимой и прекрасной, Раскрыв глаза огромные, стою Как у ворот раскрытых прямо в грезу. Направо, влево и вперед открылась Поверх величественнейшей гробницы Без края даль в пурпуровых туманах, — Но весь простор в едином: ты одна.Загадочный сонет
Март, 1848 пер. А. Щербакова
«Сонеты, — учит Соломон дон Дукка, — На редкость мыслью подлинной бедны, В прозрачном их ничтожестве видны Хитросплетенья зауми со скукой. Красавицы чураться их должны. Их понапрасну выдумал Петрарка. Чуть дунь — и все труды его насмарку. Они смешны, слащавы и бледны». Не возражаю Солу. Хоть и зол он, Но прав. Сколь часто, изумляя свет, Убог, как мыльный пузырек, сонет, Не этот, я надеюсь. Тайны полон, Он будет, вечен и неколебим, Беречь свой смысл — ваш милый псевдоним.К Елене
Ноябрь, 1848 пер. В. Рогова
Тебя я видел раз, один лишь раз; Не помню, сколько лет назад — но мало. В июле, в полночь, полная луна, Твоей душе подобная, дорогу Искала к самому зениту неба, Роняя света серебристый полог, Исполненный истомы и дремоты, На тысячи подъявших лики роз, Что в зачарованном саду росли, Где колыхнуться ветерок не смел, — Свет лился медленно на лики роз, Они ж в ответ благоуханье душ Ему в экстазе смерти изливали: Свет лился медленно на лики роз, Они же умирали, пленены Тобою и поэзией твоею. Полусклоненная, среди фиалок Ты мне предстала в белом одеянье; Свет лился медленно на лики роз, На лик твой, поднятый — увы! — в печали. Не Рок ли этой полночью в июле, Не Рок ли (что зовется также Скорбью!) Остановил меня у входа в сад, Чтобы вдохнул я роз благоуханье? Ни звука: ненавистный мир уснул, Лишь мы с тобой не спали. (Боже! Небо! Как бьется сердце, лишь услышу вместе Два слова: мы с тобой.) Я огляделся — И во мгновенье все кругом исчезло. (Не забывай, что сад был зачарован!) Луны жемчужный блеск погас на небе, Извилистые тропки, мшистый берег, Счастливые цветы и листьев шелест — Исчезло все, и роз благоуханье В объятьях ветерка тогда скончалось. Все умерло — и только ты жила, Нет, и не ты: лишь свет очей твоих, Душа в очах твоих, подъятых к небу. Я видел их, вселенную мою, Лишь их я видел долгие часы, Лишь их, пока луна не закатилась. Какие горькие повествованья Таились в их кристальной глубине! И горя сумрак! И полет надежды! И море безмятежное величья! И дерзость в жажде славы! — но, бездонна, К любви способность мне открылась в них! Но вот исчезла милая Диана На ложе западном грозовых туч: И, призрак меж стволов, подобных склепу, Ты ускользнула. Но остались очи. Остался взгляд, он не исчез доныне. В ту ночь он к дому осветил мне путь, Меня он не покинул (как надежды). Со мною он — ведет меня сквозь годы, Он мне служитель — я же раб ему. Он служит мне, светя и согревая, Мой долг — спасенным быть его сияньем, Стать чистым в электрическом огне, В огне Элизия стать освященным. Он дал мне Красоту (она ж Надежда), Он в небе — пред его сияньем звездным В часы унылых бдений я колена Склоняю; и в слепящем свете дня Все вижу их — две сладостно-блестящих Венеры, что и солнце не затмит!Сновиденье в сновиденьи
31 марта, 1849 пер. М. Квятковской
Печально лоб целую твой, Но прежде, чем прощусь с тобой, Поведаю тебе одной… Да, ты не зря твердила мне, Что жизнь моя течет во сне, Но, если нет надежды боле, То — ясным днем иль при луне Она ушла — не все равно ли, Во сне ушла иль не во сне? Все, что несут нам сон и бденье, Лишь сновиденье в сновиденьи. …Стою на берегу морском, У ног — прибоя вечный гром, И бережно держу в руках Песчинок золотистый прах, А он сквозь пальцы, как струя, Стекает в море бытия — И горько, горько плачу я! О Боже! Что ж моя рука Не может удержать песка? О Боже! Где мне силы взять Хоть бы песчинку удержать? Ужели всё — и сон, и бденье — Лишь сновиденье в сновиденьи?Эльдорадо
21 апреля, 1849 пер. В. Васильева
Средь гор и долин Спешил паладин, Ни солнце, ни тень не преграда. И юн, и удал, Он с песней искал Таинственный край Эльдорадо. Но тенью легла На складки чела Немых расстояний преграда. Он в дальних краях Ослаб и одрях, Покуда искал Эльдорадо. У сумрачных скал Он тень повстречал: «О тень, всем надеждам преграда, Поведай ты мне, В какой стороне Смогу я найти Эльдорадо?» «Ищи за несметным сонмом планет. Ни в чем я тебе не преграда. Спускайся скорей В долину теней, И там ты найдешь Эльдорадо!»