Испытывая неловкость, Мэтт уселся за обеденный стол с тяжелой головой. Ел он без всякого удовольствия и спал в ту ночь очень беспокойно, постоянно вскрикивая от навязчивых кошмаров.

На следующее утро жара нисколько не убавилась. Скорее — наоборот. Потеряв всякое терпение, Мэтт, раздираемый головной болью, отправился к лечащему врачу. Тот не смог обнаружить явных признаков какой-либо инфекции и лишь развел руками, выписав на всякий случай двухдневное освобождение по болезни.

— Представляю себе, как мучается Фред в душном Нью-Йорке, — вздыхала не раз Люси. — А что говорить о беспомощном Джоне Картере! Я категорически запретила детям вытаскивать его из погреба.

— Папочка, знаешь, что он сделал за эту ночь? Джо обнаружил это сегодня утром, когда ты ушел.

— Ну и что же? — невесело усмехнулся Мэтт.

— Глубокую яму на лужайке, — заявил, торжествуя, Джо. — Он прорыл подземный ход прямо под фундаментом далеко позади погреба. Я думаю, твинер хочет иметь в своем домике запасной черный выход. Я подумал, подумал, да и засыпал его, а сверху еще водрузил тяжеленный камень.

— Ерунда. Твинер еще один выкопает.

Барби отрицательно покачала головой.

— Нет. Я ему объяснила, что если он убежит и вдруг заблудится, его запросто может разорвать бродячая злая собака.

— Бедный зверек, — сказала Люси. — Он уже никогда больше не найдет СВОЕГО дома.

— A-а, да и черт с ним! — раздраженно процедил Мэтт. — Могла бы и мне посочувствовать. Тут загибаешься, а никому до тебя и дела нет!

Он поднялся наверх и хотел прилечь, но спальня напоминала настоящую парилку. Недолго промучившись, он опустился вниз, и Люси налила ему ледяного лимонада. Он присел в тень на заднем дворе и осушил залпом стакан до дна. Желудок свело от холодного напитка, и Мэтт решил прогуляться по лужайке. В голове сильными ударами пульсировала кровь, колени подгибались, но сидеть было еще хуже. Он прошел мимо того места, где Джо завалил туннель, и услышал доносившиеся из погреба оживленные детские голоса. Мэтт приблизился.

— Эй, что вы там вытворяете?

Из темноты снизу донесся голосок Барби:

— Мы принесли Джону Картеру полизать холодного льда, а он не желает показываться.

И она заговорила с твинером совсем другим тоном — ласковым, успокаивающим.

— Вылезайте оттуда, не хватало еще вам простудиться, — приказал Мэтт.

— Сейчас, — откликнулся Джо.

Не дождавшись результата, Мэтт сам спустился в погреб.

Дети не зажигали свет, и он как следует приложился лбом о выступавшую балку, в сердцах выругался, а Барби невозмутимо заметила:

— Мы же сказали, что сейчас вылезем.

— А что, мне уже нельзя спускаться сюда? — Мэтт пытался что-либо разглядеть в сумраке погреба.

— Тише вы! — зашептал Джо. — Он как раз выходит, не вспугните его.

Дети сидели на корточках у земляной стены, выстроенной упорным Джоном Картером. В центре невысокого ограждения зияло темное отверстие, из которого медленно высунулся твинер. Глаза зверька поблескивали даже в темноте. Девочка торопливо выложила перед ним кубики льда, и он прижался к ним мордочкой, тяжело дыша и подрагивая всем телом.

— Скоро у тебя все пройдет, — успокаивал Джо, поглаживая твинера по голове. Мальчик обернулся к отцу:

— Ты понимаешь, папа, как это важно, чтобы он не заболел! Ни у кого из ребят в округе нету дома живого марсианина.

— Довольно! — отмахнулся Мэтт. — Двигайте наверх, живо!

Дети нехотя поднялись и протиснулись мимо него. Джон Картер не шевелился. Он в упор смотрел на Мэтта. Передернув плечами от сырости, Мэтт Винлоу выбрался на поверхность и захлопнул дверь погреба. Он брел за детьми, продолжая думать, как твинер там лежит за земляной оградой, страдая во тьме от чуждого мира, огромного, душного и слишком жаркого.

Он тихонько лежит в норе и напряженно думает. Нет. Животные не способны думать. Они руководствуются примитивными инстинктами. Они могут быть растерянными, перепуганными, страдающими или еще какими-нибудь, но все это лишь ощущения, но никак не мысли. Думают только люди. У нас на Земле.

Мэтт снова решил выйти во двор. Он оперся руками об изгородь и посмотрел вдаль, туда, где стояли соседские постройки и гаражи, но сейчас они для него не существовали. Нелепая мысль не давала ему покоя, неотступно преследовала, обретая форму.

— Не может быть! — говорил он себе. — Фред наверняка бы знал. Ученые бы знали. Быть такого не может, чтобы не знали…

А что если — нет? Как определить возможности другого мира? Единственный вид млекопитающего и позвоночного. Так почему же этот единственный вид выжил, когда все прочие погибли? Какие у него были преимущества перед другими?

Хорошо. Предположим, это — раса. Разумная. Может, у них разум такого рода, какой наши люди не в состоянии понять. Древний мир и умирающая раса. Допустим, раса изменяется с упадком цивилизации, вырождается, адаптируется, утратя свои города и письменность со всеми изобретениями. Но не разум! Вот разум они сохранили, потому что это последний барьер перед полным уничтожением.