Шрифт:
Фазер повернулся ко мне с торжествующим видом и объявил радостно:
— Александр Ганкин! Вот. Точно совершенно! Капитан Александр Ганкин. Вот как капитана того зовут.
Я сидел, молчал и смотрел на Фазера. В своем ли он уме? В своем ли я? Или он, а может, мы оба — тоже жертвы Синдрома Л.?
Надо положить конец безумию. Я точно знаю, что я не герой. Или, по крайней мере, не тот герой, о котором мы говорили полвечера. Никаких таких подвигов я не совершал. Ни три года назад, ни раньше и ни позже. И уж точно я — не Рустам… Или это как раз все-таки вызывает маленькое такое, гложущее сомнение? Почему-то червячок такой сосет.
После того, что произошло, я почему-то не мог обратиться к Фазеру просто по имени-отчеству. Но как его называть — господином или товарищем? Или гражданином?
Нет, невозможно!
— Товарищ… (не звучит)… господин… (это лучше, но не намного) гражданин…
Я лепетал подряд все эти обращения. А Фазер смотрел на меня с изумлением.
Я решился наконец:
— Господин Верницкий, смею вас уверить…
— Что? Что вы сказали? — воскликнул он.
— Товарищ Верницкий, я хотел бы объяснить…
— Погодите объяснять, — сказал академик. — Почему вы называете меня Верницким?
— А разве вы не Верницкий? — теперь уже поражен был я. — Но Сашенька сказала мне, что ее фамилия Верницкая…
Фазер захохотал. Он смеялся взахлеб, хлопая себя ладонями по ляжкам.
А мне было не до смеха. Я смотрел на него и думал: «Кажется, выяснилось, кто из нас сумасшедший». Но он вдруг резко остановился. Сказал:
— Ничего более смешного не слышал лет двадцать. Бывают же замечательные недоразумения. Саша, моя фамилия — Царев. Я — академик Царев. А Сашенька наша поленилась поменять фамилию после развода. Верницкий — это был ее первый муж. Она выскочила за него в девятнадцать лет, и брак продлился, по-моему, не больше двух месяцев. Этот Верницкий, это был такой тип…
И вдруг будто звук выключили. Фазер открывал рот, но я перестал слышать. В кино вот так бывает. А в голове у меня что-то назревало, гася все звуки вокруг. Будто какой-то орех: рос, рос и бах — взрыв. Как свет вспыхнул. Я чуть было не закричал: вспомнил!!! Но вовремя язык прикусил.
«Академик Царев». Кличка «Цезарь». Он же — «Шурин». Второпях я его зашифровал как «Шурочку Ц.». Не слишком удачно. Торопился тогда. И с похмелья был сурового. Но теперь я все вспомнил! И задание, данное мне Михалычем, и все обстоятельства. Боже, как я мог забыть? Как я мог забыть…
Звуки вернулись. Я прервал Фазера. Довольно грубо. Сказал:
— Я Александр Ганкин. Капитан госбезопасности.
Фазер остановился на полуслове и теперь смотрел на меня так, будто увидел — нет, не привидение даже, а что-то куда более страшное.
А я сказал:
— Я цитирую: «Не только неприязнь к ближнему своему была приравнена там к чувству солидарности, но и недоверие к собственной личности и ее судьбе приняло характер глубокой самоуверенности ». У вас есть ответная цитата, Константин Сергеевич?
Старик сидел потрясенный. Смотрел очень странно. Куда-то в сторону. Молчание затягивалось. И он не двигался совершенно. Не шевелился. Потом открыл рот. Но произнести ничего у него с первого раза не получилось.
«Уж не удар ли его хватил?» — в ужасе подумал я. Но нет, уста разомкнулись наконец. И он с видимым трудом заговорил снова. Закрыв глаза, процитировал:
– «В этой стране поступали — доходя порой до высших степеней страсти и ее последствий — всегда иначе, чем думали, или думали иначе, чем поступали ».
— Правильный ответ, Константин Сергеевич! — сказал я. «Дер Манн оне Айгеншафтен». Человек без свойств. Это я.
Но не было радости в моем голосе. И быть не могло.
Глава 13. Ш
Вдруг там наступила тишина. Тяжелая, тягучая. Я прислушивалась: что-то там не то происходило. Только что ровно бубнил голос Фазера и синкопами вставлял свои реплики Саша. И вдруг — вот эта давящая тишина. Неужели разругались? И потом вдруг — стаккато — голос Фазера. Та-та-та-та-та! Сердито, обвиняюще. И голос Саши, пытающегося что-то объяснить, урезонить. Бу-бу-бу!.. Но-о… Бу-бу-бу!.. но-о… Или это так мне только показалось? Боже мой, что же там такое могло случиться?
Постучаться, войти? Нет, пока не стоит. Решила подождать еще. Опять тишина, и опять Фазерово «та-та-та». А теперь и Саша тоже возражает, чуть более уверенно. Но нет и намека на перемирие. Это перегруппировка сил для новых атак. Ой, как нехорошо! А ведь только что все было замечательно. Что же могло произойти? А ведь было у меня какое-то предчувствие. Не надо было позволять им удаляться для сепаратных переговоров. Наверно, догадалась я, Фазер дожал Сашу — насчет даты нашего формального знакомства. И вот впал в ярость. А Саша оправдывается. Объяснить пытается. Но разве такое объяснишь?