«Я испытывала горячее сочувствие к храброму человеку, страдающему в больнице святого Луки… Одной из целей моего пребывания в Нью-Йорке стало побывать в этой больнице. Ворота со звоном захлопнулись за мной, и я пошла к главному корпусу, признаюсь, не без некоторой робости. В ответ на просьбу «увидеться с капитаном Майн Ридом» меня провели через широкий коридор в обширную палату, в которой находилось большое количество коек. Койки казались слишком маленькими для практического использования. Потом еще один переход через короткий коридор, напоминавший аптечный шкаф, привел нас к отдельной палате писателя. Майн Рид лежал на кровати, такой же, как те, что я видела раньше; кровать стояла в центре палаты. Когда он повернул голову, приподнялся на локте и обратился ко мне, то напоминал бодрого английского сквайра средних лет.

Голова у него плотная и поросла в изобилии темно-каштановыми волосами, которые контрастируют с бледной кожей и мертвенной белизной скальпа. Лоб гладкий и красивый, закругленный и вызывающий почтение. Нос, нервный и презрительный, бросался бы в глаза, если бы не прекрасные глаза, которые не знают покоя; однако когда они устремлены на вас, то вызывают потрясающее впечатление доброты, которое подкрепляется самой очаровательной улыбкой, какую мне приходилось видеть. Руки, удивительно красивые и изящные, поддерживают очарование губ и глаз.

Мое перо не в силах передать дух беседы с капитаном Майн Ридом. Он в полной мере обладает искусством жестикуляции, выразительным голосом и гипнотическим влиянием, которые объясняют его успех в качестве лектора.

Мы разговаривали, из окна струился свежий воздух, насыщенный шорохом листвы и щебетанием ласточек. В это время послышались легкие шаги, в комнату вошла женщина и остановилась на пороге. Как она была хороша со своими золотыми волосами, перехваченными лазурной лентой и падающими мягкими волнами на лоб! На этом детском красивом лице выделялись голубые глаза; взгляд у них был спокойный и решительный. Мой взгляд с лица женщины перешел на ее фигуру, и меня поразило изящество ее осанки; мало кто из женщин может похвастать подобной фигурой. Хотя женщины могут танцевать и даже иногда ходить красиво, они не умеют стоять. Я заметила, что на женщине белое платье с голубой накидкой, подчеркивающее ее красоту.

– Моя жена, – сказал больной. Он объяснил, что я пришла, потому что читала его книги. Женщина улыбнулась и протянула руку. Улыбка ее была подобна солнечному лучу, пожатие мягкой прохладной руки необыкновенно приятно. Чистый музыкальный голос гармонировал с ее красотой, и мне трудно передать все впечатление от этой сцены».

Через несколько дней после этого интервью произошел серьезный рецидив болезни; и состояние Майн Рида стало еще более безнадежным, чем раньше. Снова все было приготовлено для погребения, разосланы телеграммы друзьям. Вызвали жену больного, ей было разрешено оставаться на ночь в больнице; врачи сказали ей, что любая минута может стать последней в жизни ее мужа. Три дня Майн Рид пролежал без сознания, с признаками приближающейся смерти. 11 числа примерно в восемь часов утра он пришел в себя. У его постели были врачи и две медсестры, когда он неожиданно приподнялся и сильным голосом воскликнул, указывая на сестер: «Прогоните этих дьяволиц, которые говорят священнику, что я умру! Я не умру. Принесите мне бифштекс».

Все были поражены, а бедный капеллан едва не спятил. Тут же принесли бифштекс, и пациент немного поел.

10 сентября Майн Рид настолько оправился, что его можно было перевезти из больницы в прежнюю квартиру на западе Двадцать четвертой улицы. Он был еще слаб, но мог немного ходить. Хотя физические силы его восстанавливались, страдания, которые он перенес во время болезни, вызвали у него тяжелую форму меланхолии. Все это было очень мучительно для его жены, которая ни днем, ни ночью не оставляла больного: он считал, что с ним произойдет нечто ужасное, если жена будет отсутствовать.

У Майн Рида появились странные капризы и желания. Одно из них – стремление ежедневно устанавливать, насколько прибыло у него сил и здоровья. Поэтому он настаивал на том, чтобы его ежедневно взвешивали. Как это ни нелепо, приходилось идти ему навстречу, и привычка ежедневно взвешиваться сохранилась у него и в последующие годы.

Забавный инцидент произошел в отеле «Пятое авеню», который расположен на той же Двадцать четвертой улице. Весы показали, что по сравнению с предыдущим днем Майн Рид прибавил три фунта. Мистер Олливант понимал, что это невозможно, и выразил сомнение в исправности весов. Это вызвало раздражение Майн Рида, которому нравилось думать, что он поправился на три фунта; но раздражение сменилось ужасом, когда он сунул руку в карман пальто и вынул пакет с разными металлическими инструментами, весящий ровно три фунта; эти инструменты писатель купил днем, сунул в карман и забыл об их существовании.

Происшествие настолько позабавило мистера Олливанта,что он не мог сдержать смеха; писатель серьезно обиделся, и прошло немало часов, прежде чем к нему вернулась жизнерадостность и он простил друга.

Душевное состояние Майн Рида не улучшалось, напротив, оно с каждым днем становилось хуже; был созван медицинский консилиум, и врачи высказались за возвращение больного на родину; к тому же благотворное воздействие на него могло оказать морское плавание.

Миссис Рид сказали, что если ее муж останется в Штатах, он кончит свои дни в психолечебнице.

Потребовался немалый такт и множество уговариваний, чтобы Майн Рид согласился вернуться на родину. Естественно, что в своем нынешнем состоянии он страшился вернуться в Англию или Ирландию.

Жена написала брату писателя в Ирландию, который тогда жил в их старинном доме, сообщила о тяжелом состоянии Майн Рида и о том, что они вскоре возвращаются домой.

Но для этого необходимы были средства; читатель поймет, что крах журнала Майн Рида и последовавшая за ним длительная серьезная болезнь оставили его без единого пенни, а работать он теперь был не в состоянии. В подобных обстоятельствах доктор Уотсон предложил написать письмо с изложением этих фактов, и мистер Олливант разослал его друзьям писателя в Нью-Йорке с целью получить нужную сумму.