Вскоре он попробовал еще и еще. Хотя Руслан неплохо учился в институте, в жизни он так и не нашел себя. Старался реже бывать на людях. Вскоре в автомобильной катастрофе погибли его родители, и он стал владельцем просторной квартиры, загородного дома, дачи и двух машин. На то, чтобы промотать это состояние, ушло ровно два года, полтора из которых Руслан провел в едва живом состоянии после ежедневных пьянок. Потерялись старые друзья, но появились новые. Руслана Куликова уже давно не тошнило от «махорки», как и его новых друзей.

Как-то на очередном сборище у него дома ему предложили попробовать «ужалиться в венку на ноге». Одна из подружек, медсестра из городского родильного дома, очень нежно, почти любя, ввела ему в вену какую-то жидкость из шприца, и тут…

Такого состояния Руслан не испытывал никогда в жизни. Ежедневное покуривание косячков с травой показалось ему теперь жалкой тратой времени. Он летал вместе с птицами, среди стаи диких голубей, потом опускался вниз и ходил среди огромной толпы людей, разговаривал с ними, смеялся и снова поднимался вверх, туда, где его ждали верные друзья — голуби!..

Теперь он не боялся людей. Он нуждался в них как в воздухе. Но происходило странное — заканчивалось состояние умиротворенности, и вместе с ним приходил страх. Рефлекторно Руслан понял, что его спасение — очередная доза. Вместе с ней он становился неуязвим перед болезнью, не испытывал страха перед гудящей толпой и улицей.

Он попал под Эберса случайно, во время планового рейда таможенного отдела по борьбе с наркобизнесом и районного ОБНОН. Куликов был задержан вместе с двумя своими новыми «голубями» при попытке приобрести несколько доз героина. В общем-то попытку эту так и не смогли доказать, иначе пришлось бы Руслану готовиться в командировку в края, где даже летом носят пальто. Санкции статьи предусматривали срок такой «командировки» до трех лет. Попытку не доказали, но на глаза Эберсу Куликов все-таки попал и тем определил свою дальнейшую судьбу.

Понятно, что лица с психическими отклонениями как «носители информации» непригодны. Но о том, что Куликов ненавидит демонстрации, Эберс не знал. Да и трудно было назвать психом человека, который уже во время второй «случайной» встречи стал демонстрировать такие чудеса памяти и образованности, что оставалось только диву даваться. Что Эберс и делал. Чтобы не травмировать душу своего «человека», опер, вместо подходящего псевдонима Кулик, окрестил его Чибисом. Тот не возражал. Ему понравилось быть своего рода разведчиком и сыщиком одновременно. Результаты его «разведки» вскоре стали пополнять данные о работе замначальника отдела по борьбе с контрабандой наркотиков.

Но, как известно, нет худа без добра. Чибис был хорош только тогда, когда не «летал» с «голубями». Порой Эберсу казалось, что он полетел с косяком в теплые края. Но проходила неделя, другая, и слегка пощипанный Чибис возвращался откуда-то из поднебесья в родные пенаты и снова становился ручным. Однако чем дольше тянулись его отречения от жизни во время очередного «прихода», тем дурнее он становился. Из наследства остался лишь загородный дом в пяти километрах от города. Остальное все до последней копейки было «проколото». Вены на руках застекленели, из вен на ногах неповрежденными после проколов оставались лишь вены на щиколотках и в паху.

Во время ломок, в ожидании «врача» с дозой, Чибис узнал, что есть ад. От безумной боли его бросало сначала в нестерпимый жар, как в стоградусную сауну. Он, словно во сне, лежал на самом верхнем полке, извиваясь всем телом от расплавляющей кожу температуры, и никак не мог спуститься вниз…

Потом жар проходил, и Чибис чувствовал, как его начинает бить, как в припадке, озноб… Пребывая будто в агонии, на пыльной тахте, он наматывал на свое тело все, что попадалось под руку: одеяло, куртку, пропитанный мочой из-за появившихся недержаний матрас… Эти мучения сопровождались нечеловеческой костной и головной болью. В такие часы Чибис стонал, кричал от терзающих его тело приступов боли, выламывал руки и кусал себя, как больное животное…

И именно во время ломок к Чибису приходили люди… Они были нереальны, страшны и безумны, как и его пытки. Они окружали его, наклонялись и гудели, гудели, гудели. В этот момент он чувствовал, что теряет от ужаса рассудок. Но приходил «доктор», и, почувствовав божественную боль от укола в ногу, он в блаженстве вытягивался на матрасе. В момент пятиминутного «прихода», когда наркотик расходился по всему организму, он лежал в истоме, даже не в силах моргать.

Его веки были полузакрыты, но он явственно различал перед собой голубое небо, сизарей и испытывал невесомость.

Ему еще хватало денег для уколов, но он даже в момент ломки понимал, что они не появляются просто так, а вот расходятся очень легко. За свой стаж наркомана он обрел соответствующие связи и, стыдясь самого себя, начал сдавать тех, с кем делил шприц. Эберс воспринимал его желание помочь как искреннее, не зная об истинных причинах такого рвения. Все было просто. Едва Чибис узнавал место храненния наркотиков одного из знакомых, он тут же выяснял пути их появления и с детской непосредственностью делился сведениями с Эберсом. Так он становился единственным владельцем «отравы». Опер об этом, естественно, не догадывался. Он узнал о пристрастии Чибиса к наркотикам случайно, когда приехал к нему в дом и увидел там страшное зрелище. Опер моментально понял причину постоянных недомоганий и болезненного вида своего «человека». Причина лежала на полу вместе с резиновым жгутом у тела этого самого человека.