Вскоре на огороде показалась Надя. Борис поспешил ей навстречу.

— Борька, милый, ведь Федос же здесь, в деревне… Как ты прошел? Не заметил ли тебя кто?

Она волновалась, в полутьме видно было, как в глазах ее поблескивали яркие искорки.

— Успокойся, дорогая. Попадется на глаза — застрелю. Что он там у вас молол, расскажи, — попросил Борис, прислонясь к стволу яблони.

— Был пьян, проговорился, — зашептала Надя. — Говорил, что хочет тебя выследить и захватить. Приставал ко мне и к отцу со сватовством, сказал: «Подумайте, утром приду».

Гневно насупились широкие брови Бориса, на скулах вздулись желваки. Ненависть к Федосу и за его службу в полиции, и за приставания к Наде кипела в нем. Борис вспомнил Камлюка, свой разговор с ним насчет Игната Бошкина и решил: «Задумали взять отца, а если и сын тут вертится, так и этого заодно…»

— Когда к вам придет Федос, обойдитесь с ним поприветливее. Уговори его, чтоб он приехал сюда под воскресенье. Пригласи к себе.

— Ты что, шутишь?

— Серьезно говорю. Пускай приедет. Постарайся. Увидишь, как мы его славно женим, — он помолчал и, снова вспомнив свой разговор с Камлюком, сообщил: — И о тебе в Буграх речь шла.

— Ты передал Корчику мою просьбу?

— Не Корчику, а самому Камлюку… Он первый заговорил о тебе.

— Не выдумывай. Очень он обо мне помнит!

— Вот неверующая! — улыбнулся Борис и, обняв Надю, притянул к себе.

— Ай, увидят! — испуганно вскрикнула она, взглянув на сарайчик, откуда доносился приглушенный кашель Авгиньи. — Пусти. Стой спокойно и рассказывай.

— Эх ты! Разве я могу быть спокойным, когда ты рядом со мной?! — Борис глубоко вздохнул и, бережно поцеловав Надю, вдруг притихшую и кроткую, как ребенка, в лоб, разнял руки; он некоторое время с задумчивой грустью смотрел в глаза девушки, потом, возвращаясь к рассказу о встрече с Камлюком, сказал: — Все объясню после, вечером. Только знай, большое дело хочет тебе Кузьма Михайлович доверить. Приедут — будут говорить с тобой сами.

— Когда они приедут?

— Послезавтра.

— Ну, как они там? Расскажи.

— Жизнь у них бурная, на третьей скорости мчится. Не проходит дня, чтоб где-нибудь не ударили по врагу. Вот и вчера на большаке дали бой… Коров нивских отбили, оставили в Буграх.

— Так надо сбегать за ними.

— Отца, пошли. Для тебя есть дело поважнее. Отправляйся в Родники и скажи Рыгору, чтоб пришел в Дубраву, под грушу, он знает это место. Там буду его ждать. Только осторожно, не вызови подозрений.

— Перевяжу руку и пойду. Будто к доктору.

— Правильно.

На тропинке показалась Верочка. Молча, не глядя на Бориса и Надю, она с чугунком в руках прошла мимо них в сарайчик.

— Пойду и я. Смотри же — берегись… — тихо, с нежной заботой в голосе, предупредила Надя.

— Забеги к Тихону. Передай ему, чтоб он к бане шел. Я сейчас там буду.

Борис проводил Надю взглядом и направился к сарайчику. У него было очень много дел на сегодня и завтра, поэтому приходилось спешить. Позавтракав, он огородами зашагал к речке. Шел тропкой и внимательно поглядывал вокруг, помня о том, что в деревне находится Федос Бошкин.

Сообщение о пребывании Федоса в деревне было не совсем точным. Он действительно намеревался выследить и захватить Бориса, действительно сватался к Наде и собирался ночевать в деревне. Но случилось так, что его планы внезапно были нарушены, и ему пришлось вместе с отцом поехать в Калиновку.

Виновником этой перемены был Язэп Шишка. Вместе с тремя полицейскими он заехал к Бошкиным по дороге из деревни Низки, где чинил расправу над людьми, не выполняющими приказов. Бошкины приняли Шишку радушно, и он, не то растаяв от угощения, не то в каких-то своих целях, пообещал им Помочь получить в Калиновке дом одного из расстрелянных коммунистов.

— Только, если вы хотите иметь дом, вам надо, не откладывая, ехать в Калиновку: господин комендант сегодня вечером будет распределять эти дома. Вы зайдите к нему и попросите, а я тоже замолвлю за вас словечко. Он сделает. Так что собирайтесь и поедем вместе. Завтра будет поздно: во-первых, все будет роздано, а во-вторых, комендант завтра уезжает в командировку.

Бошкины собрались и поехали. Вот почему Федос не ночевал в эту ночь дома.

На другой день в деревне разнеслась весть: Федос женился. Эту новость привезли двое конных полицейских. По приказанию Шишки и по просьбе Игната они примчались из Калиновки, чтобы уведомить об этом мать Федоса и помочь ей подготовиться к приему молодых и гостей. От этих посланцев любопытная Хадора узнала массу разных новостей и почти все эти новости немедленно пустила по деревне. От Хадоры стало известно, что комендант дал Бошкиным в Калиновке большущий дом, что по этому случаю Игнат и Федос всю ночь гуляли на квартире у Язэпа Шишки, что полученный дом требует небольшого ремонта, и потому, чтобы не задерживать свадьбы, молодую привезут пока сюда, в деревню, что невесту Федоса зовут Ядвигой, что у нее много шелковых и шерстяных платьев, есть золотые часы и даже один зуб золотой. Словом, чего только не наговорила Хадора в ожидании прибытия молодых.

Длинный и шумный свадебный поезд прибыл под вечер. Повозок двадцать одна за другой стремительно пронеслись по безлюдной деревенской улице. На них сидели почти одни полицейские; опьяневшие, они вразброд горланили песни, и их охрипшие голоса смешивались с сиплыми звуками нескольких гармоней. Казалось, что это не свадебный поезд, а обыкновенный полицейский отряд едет на очередную карательную операцию.

Боясь показаться на улице, большинство сельчан наблюдало за ватагой полицейских тайком: кто в окно из-за занавески, кто сквозь щели ворот и калиток. Главное внимание было приковано к повозке, на которой ехали молодые. Невеста всем показалась обыкновенной девушкой, не слишком красивой, но и не безобразной. Над нею никто не смеялся, но зато досталось Федосу. Люди потешались, глядя, как пьяный Федос то сонно валился на сено, то, под воздействием отцовского пинка, встряхивался и старался прямо сидеть рядом со своей невестой. Проезжая мимо двора Яроцких, он вдруг начал кричать, что не хочет жениться, даже пытался соскочить с повозки, но отец удержал его, навалившись на ноги. Говорят, будто и дома он еще не раз вдруг порывался куда-то бежать; успокоился он только, когда, окончательно опьянев, свалился с ног.