Ведя бой, Злобич пытливо посматривал по сторонам: где Рауберман, где Шишка?

С ними он столкнулся неожиданно при повороте от сквера на Зареченскую улицу. Сначала попался на глаза один Рауберман. Злобич рванулся за ним. Отстреливаясь, Рауберман перебегал от дерева к дереву, Вдруг он завернул за угол дома и бросился наутек. Не отставая от него, Злобич выбежал на Зареченскую улицу, и вот тут он увидел Язэпа Шишку, прижатого к стене дома Паулем Виртом и каким-то незнакомым пареньком. Шишка отчаянно отбивался от них, орудуя автоматом, как дубинкой. Ему удалось сбить с ног паренька, но в этот момент Пауль Вирт схватил его за голову, пригнул и повалил на землю.

— Господин комендант! — заметив вблизи себя Раубермана, закричал Шишка. — Помогите!

Рауберман кинулся было ему на помощь, но, увидев бегущих со всех сторон партизан,испуганно вильнул в калитку двора. Шишке на какое-то мгновение удалось вскочить на ноги и прижать к земле Пауля Вирта. Но к месту поединка подскочил Злобич. Он ударил Шишку тесаком в спину, потом отбросил в сторону и, пристрелив из автомата, продолжал свою погоню за Рауберманом. Вместе с группой партизан он вбежал во двор. Возле забора, примыкавшего к садику, Злобич нашел сумку Раубермана. «А где же ее хозяин? Убежал, гад!»

Злобич перескочил через забор и стал осматривать садики и огороды, тянувшиеся до приречных кустов. Напрасно: Раубермана не было видно.

— Неудачно получилось, совсем неудачно, — проговорил Злобич и, взглянув на партизан, подошедших к нему, добавил: — Давайте обыщем соседние дворы.

Злобич направился было на поиски, но в это время его остановили окрики с улицы:

— Давай, Борис, сюда!

— Тебя ищут, Борис! Иди скорей!

Он вышел на улицу, к нему навстречу спешил Сенька Гудкевич.

— Вас вызывает к себе Кузьма Михайлович. Идемте.

Следом за Гудкевичем Злобич быстро шагал вдоль улицы. Вскоре они были у здания райкома партии. На крыльце стояли Камлюк и Струшня с группой партизан. Рядом, у стены, под окном, лежало несколько раненых. Среди них Злобич увидел и Гарнака. Комбриг лежал неподвижно на черной Камлюковой шубе, возле него на коленях стоял Рыгор Ковбец и с помощью Сандро и Малявки делал перевязку.

— Займитесь бригадой, — отведя взгляд от Гарнака, угрюмо сказал Камлюк Злобичу. — Командуйте!

— Есть! — ответил Злобич и, молча постояв несколько секунд над Гарнаком, направился через площадь к подразделениям бригады.

Вскоре все затихло. Партизаны собирались отовсюду, становились в ряды и шли к центру города. Навстречу им выбегали из убежищ люди. Вместе с партизанами они направлялись на площадь. Над зданием райкома партии, укрепленный чьими-то руками, полыхал красный флаг.

Было страшно холодно сидеть на пне, кружить вокруг кустов, топтаться на одном и том же месте. Особенно ноги не давали покоя. Сначала они покалывали, ныли, а теперь исчезло и это ощущение. Когда он ударял каблуком о каблук, ему казалось, что это стучат не сапоги, а его обледенелые ноги. Если бы теперь хоть те соломенные эрзац-калоши, — может, было бы немного полегче. Дурак, почему он не захватил валенки матери. Все трусость подводит. Как услышал выстрелы — вскочил с кровати, едва успел портянки намотать на ноги да шинель на нижнюю рубашку набросить. А если бы не растерялся — и оделся бы тепло и оружие захватил бы. Впрочем, хорошо, что поторопился. Задержался бы, — может, лежал бы уже убитым. Подумать только, как ему повезло, что перед налетом партизан он сменился с поста и оказался дома. А если бы стоял у проклятой будки — ну и каюк был бы давно.

Из Калиновки долетели громкие крики «ура». Бошкин встрепенулся и, сгорбившись, стал настороженно поглядывать на город, думая, не прочесывают ли партизаны кустарник. Он чувствовал, как лихорадочно билось его сердце. Скорей бы вечер, темнота: тогда он тронется в соседний район, к немецким гарнизонам.

Вдруг невдалеке что-то треснуло. Притаившись, Бошкин испуганно стал всматриваться. Метрах в пятидесяти от себя он увидел волка: зверь медленно шел между кустами, задирал морду и принюхивался, Бошкину стало страшно.

Волк прошел еще несколько шагов, а потом, заметив у дороги свежую тушу коня, побежал к ней. Он прыгнул вперед несколько раз и вдруг, когда уже был у самой туши, исчез в черном столбе взрыва. Бошкин не сразу понял, что случилось, и, как обезумевший, бросился бежать. Только у речки, где кончался кустарник, остановился и начал прислушиваться. В это время слева, невдалеке от себя, он снова услышал скрип снега и треск кустов. Ему показалось, что это гонится за ним волк. Он хотел было снова бежать, но, заметив впереди человека, застыл на месте.

Из-за куста показался офицер с перевязанной левой рукой. Бошкин узнал его и обрадованно выбежал навстречу.

— Господин комендант!

— Вер ист да? [3] — крикнул тот, вскидывая перед собой руку с пистолетом.

— Это я, Бошкин. А взорвалась, видать, мина — волк наскочил, — пролепетал Федос, то радуясь встрече, то боясь того, что комендант может не разобраться и сдуру выстрелит в него. — Тут нет партизан, можно быть спокойным.

— А, спокойным… Вы уже есть давно спокойные… Какой есть партизан? Вы видели? — медленно опуская вниз руку с пистолетом, издевался Рауберман. Он с минуту помолчал, а потом стал говорить так, будто перед ним был не один полицейский, а целая толпа его подчиненных: — Трусы!.. Чего убежали? Комендант воюет, начальник полиции воюет… А вы? Фу!