— И он часто говорил, между прочим, что никакой успех в жизни невозможен без упражнения, оно же в конце концов все превозмогает. Само презрение к наслаждениям, повторял он, становится высшим наслаждением.И как люди, привыкшие к жизни, полной наслаждений, страдают при иной судьбе, так и люди, приучившие себя к иной жизни, с наслаждением презирают само наслаждение.

— Аммоний рассказывал, что, по словам Диогена, люди соревнуются, кто кого столкнет пинком в канаву, но никто не соревнуется в искусстве быть прекрасным и добрым. Он искренне удивлялся, что грамматики изучают бедствия Одиссея и не ведают своих собственных. Музыканты ладят струны на лире и не могут сладить с собственным нравом. Математики следят за Солнцем и Луной, а не видят того, что у них под ногами. Риторы учат правильно говорить и не учат правильно поступать. Наконец, скряги ругают деньги, а сами любят их больше всего.

Аммоний говорил также о том, что Диоген осуждал тех, кто восхваляет честных бессребреников, а сам втихомолку завидует богачам. Его сердило, что люди при жертвоприношении молят богов о здоровье, а на пиру после жертвоприношения объедаются во вред тому же здоровью. Он удивлялся, что рабы, видя обжорство хозяев, не растаскивают их еду. Он хвалил тех, кто хотел жениться и не женился, кто хотел путешествовать и не поехал, кто собирался заняться политикой и не сделал этого, кто готовился жить при дворе и не решался.

— Однажды ему шутя сказали: «Диоген, многие твои сограждане смеются над тобою». А он ответил: «А над ними, быть может, смеются ослы. Но как им нет дела до ослов, так и мне нет дела до них».

— И пример с Диогеном показывает, что совершенная жизнь — это в себе сосредоточенная жизнь. Внешние «блага», как бы звучно и пышно они ни обосновывались, не имеют никакого отношения к стремлению ввысь. Они необходимы лишь и только для телесного существования. Идеальный, внутренний человек в той степени мужественен, в какой он не разделяет события, происходящие в жизни, на несчастливые или счастливые — они лишь испытания для него. Он не ищет сочувствия, поскольку является подлинным бойцом духа. То, что обычные люди называют страданиями, несчастными случаями, трагедиями, не нарушает истинного счастья внутреннего человека Ведь они вызывают печаль не у него, а у «внешнего» человека.

— Но объясни, разве страдания одной части не передаются другой? Разве носитель счастья — душа — не целое с телом? И не мешают ли, например, счастью болезни, недуги, несчастья?

— Нет, так как счастье состоит не в отсутствии их, но только в стремлении к приобретению истинного блага. Это — единственная цель истинного человека, и она не разменивается на множество иных целей, как бы хитроумно и ловко они ни обосновывались.

— Как, даже здоровье не является благом?

— Да, даже здоровье не есть самодовлеющее благо и предмет желания само по себе, так как его присутствие даже не замечается. Мы обращаем внимание лишь на отсутствие таких «благ» — того же здоровья, например. И правильнее было бы называть их всего лишь необходимыми условиями для телесного существования, так как скорби, болезни и несчастья разрушают тело. Они — косвенно — осложняют стремление к реальной цели. Но от этой единственной стоящей цели мудрого человека ничто не отклонит. Внутренний человек мужественно переносит свои страдания, невзирая на их мощь и силу, покуда возможно, а если они превосходят его силы, они уходят вместе с ним. В любом случае он не ищет сострадания, но внутри его самого сияет свет, как свет спокойного светильника, когда за окном бушуют ветер и буря. Сострадание к самому себе не проникает внутрь идеального человека, ибо это было бы уже слабостью его души. Как великий боец духа, стоит он, отражая удары судьбы и зная при этом, что то, чего не выносит другой человек, он перенесет не как ужас, но как лишь страшное для детей.

Мудрец заботится о своем теле и носит его, пока это возможно, как и музыкант — свою лиру, пока она ему не перестала быть нужна. И тогда музыкант меняет лиру. Или он даже перестает пользоваться лирой. Он бросает играть на ней, у него теперь другое дело, для которого лира не нужна.

Он теперь бросает лиру на землю, он смотрит на нее с презрением и поет без помощи инструмента.

— Да и что такое страдание? Ведь это лишь расплата за прошлые проступки, а поэтому страдание — лишь внешне несправедливость. В действительности оно справедливо. Поэтому оно не должно волновать мудреца ни в отношении других, ни в отношении себя самого. Тот факт, что других убивают в театре жизни, не более важен для мудреца, чем если убили его самого. Мудрец хотел бы, чтобы все люди благоденствовали и чтобы никто не терпел зла. Но если это не удается, он все же счастлив. Ведь тысячи несчастий и разочарований могут пасть на человека и оставить его все же в спокойном обладании мерой. Именно эта убежденность позволяет человеку быть лучшим из друзей другом, и истинным «внутренним человеком», да и «внешним».

— Таким образом, счастье идеального человека внутри него. И это счастье — не телесные удовольствия и не чрезмерные эмоциональные радости. Мудрый человек всегда спокоен, кроток, доволен.

— Да, ибо великая наука — созерцание Блага — всегда с ним. Счастье в душе, притом именно в разумной душе. Правда, истинно мудрый человек будет стараться сохранить телесное здоровье, но он не будет желать ради одного желания быть совершенно свободным от болезней и страданий. Ведь в конечном счете удовольствия, слава, здоровье, отдых для него не прибавка к счастью, а страдания, болезни, тяжелый труд — не потеря счастья.

— Однажды сам великий Дарий пожелал познакомиться с божественным Гераклитом и написал ему такое письмо: «Царь Дариуш, сын Гистаспа, Гераклиту, мужу эфесскому, шлет привет. Тобою написана книга „О природе“, трудная для уразумения и для толкования. Есть в ней места, разбирая которые слово за словом, видишь в них силу умозрения твоего о мире, о Вселенной и обо всем, что в них вершится, заключаясь в божественном движении.

Но в ней еще больше мест, от суждения о которых приходится воздерживаться, потому что даже люди, искушенные в словесности, затрудняются верно толковать написанное тобой. Посему царь Дариуш, сын Гистаспа, желает приобщиться к твоим беседам и эллинскому образованию. Поспеши же приехать, дабы лицезреть меня в моем царском дворце. Эллины, я знаю, обыкновенно невнимательны к своим мудрецам и пренебрегают прекрасными их указаниями на пользу учения и знания. А при мне тебя ждет всяческое первенство, прекрасные и полезные повседневные беседы и жизнь, согласная с твоими наставлениями».

— А еще до этого Гераклит сам отказался от царской власти и, удалившись в храм Артемиды, предпочел играть с мальчишками в бабки. Но ответил он царю следующим мудрым образом: «Гераклит Эфесский царю Дариушу, сыну Гистаспа, шлет привет. Сколько ни есть людей на земле, истины и справедливости они чуждаются, а стремятся в дурном неразумии своем к алчности и тщеславию. Я же все дурное выбросил из головы, пресыщения всяческого избегаю из-за смежной с ним зависти и по отвращению к спеси. Потому и не приеду я в персидскую землю, а буду довольствоваться немногим, что мне по душе».