Были у Ушастика и новые жёны. Он выбирал их среди коал, когда-то тоже доставленных в заповедник либо со сломанной лапой, либо с воспалением лёгких. Рождались у него детёныши, постепенно коал становилось всё больше и больше, и можно было надеяться, что его потомки не переведутся на земле.

Порой, когда солнце озаряет своими ласковыми лучами пучки зелёных листьев, придавая особый блеск их острым янтарным или рубиновым кончикам, высоко на дереве можно видеть уютно устроившегося в развилке Ушастика, который сидит, подняв навстречу ветру крупную голову с квадратными ушами. Теперь это умиротворённый, добродушный старик, который прожил долгую и счастливую жизнь. Ему на долю выпало немало приключений, но он сумел одолеть все беды.

И вот он сидит, наслаждаясь запахами эвкалиптов, и вынюхивает, кто из коал с ним рядом, а кто далеко. Дерево под ним чуть колышется, в цветущей кроне его мечутся медоеды, а небо наверху отливает золотом.

Когда Сарли появилась на свет, шёл проливной дождь. Капли шлёпались на тёплые, чистые, светло-зелёные воды, на мокрый песок взморья, на плоские береговые косы, на рыхлые песчаные бугры и лощины коралловых отмелей, на клубки водорослей, обрывки корней, пемзу и осколки раковин, рассеянные на песке у панданусовых пальм. Несмотря на дождь, день был знойный. Жаркий день середины января.

Первые мгновения, первые часы своей жизни маленькая Сарли, морская черепаха, провела в песке на глубине около трёх футов чуть выше линии самого высокого прилива, где песок всегда оставался влажным. Из-под верхнего щита Сарли выглядывали маленькие крепкие ласты длиною около двух дюймов и выпуклая головка. Сарли была тут не одна. Компанию ей составляли ещё по крайней мере двадцать пять братцев и сестёр.

Маленькой Сарли не терпелось выбраться из песка. Но какой-то внутренний голос надоумил её, что время ещё не пришло. Всего несколько часов назад она и её братья и сестры, сбросив с себя округлую мягкую скорлупу, вылупились из яиц, запрятанных глубоко во влажный песок. Своей тяжестью они давили скорлупу, спрессовывали песок, так что вокруг скоро образовалась просторная пещера, и, сбившись в кучу, толкаясь, ждали, чтобы скорее кончился дождь: ведь он прибивал песок, и песок мог стать твёрдым, точно цемент, тогда уж им сквозь него ни за что не пробиться. Сарли была очень рада, когда выбралась наконец из плотной скорлупы. Чем ясней она понимала, где находится, тем теснее ей там становилось, да притом другие такие же плотные яички громоздились сверху, снизу и с боков и давили на неё. Поэтому не мудрено, что, когда она наконец вырвалась из скорлупы в жёлтый песок, она вся была сплющена и сдавлена. Ей хотелось выбраться из песка: вот тогда можно будет по-настоящему распрямиться и вытянуться.

Но дождю суждено было задержать это освобождение. Так, вповалку, вперемешку, черепашьим детёнышам предстояло ждать, когда дождь кончится и жаркое солнце подсушит песок, чтобы он снова стал рыхлым и они могли выкарабкаться на поверхность. Прошёл день, за ним другой. К этому времени ещё десятка четыре черепашек вылупились и пробились в пещеру к тем, что родились раньше.

И на свет должны были появиться ещё детёныши.

Некоторые оказались даже нетерпеливее Сарли. Они поползли вверх сквозь толщу слежавшегося, сыплющегося ручейками, обваливающегося комьями песка, но внутренний голос, который всю жизнь будет уверенно вести Сарли, подсказал ей, что дневные светлые часы не лучшее время для выхода на поверхность. И Сарли ждала. Но не у всех внутренний голос был такой верный. И они выбрались на поверхность, на слепящий свет, и поползли к морю.

Было ясно, безоблачно. Десятки зорких, недремлющих чаек и олушей парили над сверкающей гладью вод и над взморьем. Птицы эти мигом увидали черепашьих детёнышей. С пронзительным криком, описывая крутую дугу, они точно белые молнии бросались на черепах, хватали их клювом и взмывали с ними ввысь.

Прошло несколько минут, и к воде заковыляла новая процессия исполненных надежды детёнышей. И опять пронзительно кричали птицы, опять хлопали крыльями и стремглав бросались вниз, и вот уже не осталось ни единой черепахи.

Сарли и некоторые её братья и сестры оставались в песке, и потому участь эта их миновала. А кое-кто высунул было нос наружу, но, испугавшись яркого света дня, поскорей снова спрятался. С наступлением темноты неугомонные птицы в последний раз обозрели берег и вернулись на ночь в свои гнёзда. Вот тогда-то рассыпчатый песок у панданусовых пальм заволновался, и из него появились Сарли и ещё десятка два маленьких черепах, готовых храбро встретить первую из великих опасностей, стоящих на их жизненном пути.

Усиленно работая всеми четырьмя ластами, они поползли к морю. Им не терпелось расстаться с песком. Было достаточно темно, хотя чем ближе они подползали к плещущим о берег волнам, тем ярче светили в небе звёзды и голубовато мерцал песок.

Но не все добрались до воды. Когда Сарли казалось, что путешествие по пескам уже подошло к концу, из влажной тьмы к ней вдруг протянулась чья-то клешня. То был большой краб, и как раз такое угощение он здесь и высматривал. Сарли мгновенно подалась в сторону, и краб одной громадной клешнёй ухватил её нерасторопного братца, а другой стал сдирать с него панцирь, торопясь добраться до нежного мяса.

Из тьмы выступили ещё крабы и быстро похватали других черепашьих детёнышей. Многие черепахи родились калеками: у кого вместо ласты была просто шишечка, у кого не хватало хвоста, у кого задняя ласта оказалась слишком короткой, и таких черепах крабам нетрудно было ловить. Сарли же, хоть и немного помятая, по крайней мере вылупилась целой. И теперь до поры до времени была в безопасности. Она добралась до чистой, прозрачной воды и уверенно поплыла.

После липучего песка, после тёплого ночного воздуха прохладные воды моря приятно освежали. Наконец-то она там, где ей положено быть. Море и есть её настоящий дом.