Разведчики пошли на задание в полночь. Сначала шли по воде вдоль железнодорожного полотна, а через речку Душа переправились на лодке.

Немцы почти не освещали передний край осветительными ракетами, чувствовалось, что они не ожидают ночного штурма.

Штурмовые батальоны продвигались вслед за нами на расстоянии где-то 400 метров. Наша группа незаметно зашла в село, а саперная рота Самойлина обошла Лажковцы с тыла. По сигналу начался штурм села.

Бой длился минут 30–40. Часть немцев все же смогла вырваться из Лажковец, а часть притаилась в домах. Селение крупное, ночью трудно было герметично закрыть все возможные пути отхода. Мы начали прочесывать село и в одном из домов взяли в плен немецкого радиста.

Радист сказал, что сам он из Люксембурга, и сообщил, что в двух километрах от села расположился немецкий танковый батальон «тигров».

Саперы стали минировать все дороги, ведущие в село, но противотанковых мин было мало, и с какой стороны на нас пойдут немецкие танки, никто толком предугадать не смог.

На рассвете началась немецкая контратака. Впереди шли танки. «Тигры».

Они открыли шквальный огонь из пушек и пулеметов.

Поступила команда оставить село и отойти к железнодорожному полотну и там закрепиться. Но оказалось, что ночью мы не обнаружили немцев-пулеметчиков, засевших на флангах возле железнодорожных будок, с двух сторон на восточной окраине села. Эти немцы открыли перекрестный прицельный и беспощадный огонь по отступающим батальонам. Нам поручили любой ценой доставить пленного радиста в штаб, и мне доверили его довести.

А вокруг такое началось… Спереди немецкие танки, с боков не дают поднять головы вражеские пулеметчики, а сзади вода…

Сами себе такую картину представьте. Началось паническое бегство.

Один из бригадных офицеров, капитан Парамонов, инженер, смелый и порядочный человек, с пистолетом в руке пытался остановить бегущих, но был убит, «перерезан надвое» пулеметной очередью из танка.

Батальоны несли тяжелые потери…

Все побежали дальше, никакого управления войсками уже не могло быть.

А тем временем «тигры» вышли на железнодорожную насыпь и стали расстреливать нас прямой наводкой. Мы отступали по воде, и никакой возможности залечь и отстреливаться у нас не было. Единственное, что мы могли сделать, дабы избежать больших жертв, так это рассредоточиться. По большим группам, бредущим по воде, «тигры» точно били из танковых пушек.

А впереди речка Душа, которую нужно переплыть под огнем.

Сама река неширокая в русле, но разлилась по всему полю.

Пленный немец шел со мной по воде послушно, с каждым шагом становилось все глубже и глубже, и, когда мы залезли в реку, немец сказал, что он не умеет плавать! Сбоку отходила маленькая группа разведчиков и несла раненого Бориса Самойлина. Я решил догнать эту группу, но мой немец начал тонуть, ухватился за меня и потащил на дно. В этот момент прямо рядом с нами разорвался снаряд.

Я оказался под водой и в этот момент оттолкнулся от немца и всплыл.

В борьбе с утопающим свой автомат я уронил на дно реки.

Нырнул за немцем, а он уже «готов», захлебнулся…

Через реку добрался целым. Но я знал, что мне без оружия возвращаться в роту нельзя. У меня был автомат ППС, но я подобрал в воде рядом с убитым солдатом автомат ППД. Примкнул к группе, которая выносила с поля боя раненого Самойлина. Остатки батальонов вышли к Ластомиру, где уже находился штаб бригады. Артиллерия по-прежнему еще была на правом берегу. Рассказал в штабе бригады, что произошло во время штурма и как погиб Парамонов.

Пришел в свою роту, с трудом веря, что остался живой.

И честно рассказал своим ребятам, как утонул пленный немец и как я потерял свой автомат ППС и вернулся с «чужим» оружием.

Но мой «близкий друг», старший сержант Николаенко, находившийся со своей группой при штабе бригады во время штурма Лажковец, сразу донес начальству о том, что произошло, а тот пошел в Смерш бригады.

И решили меня отправить в штрафную роту. Никакого допроса или суда надо мной не было. Только командир 2-го взвода нашей разведроты старший лейтенант Носов формально снял с меня показания.

А потом в роту принесли приказ, кстати, подписанный командиром бригады полковником Барашем, о моей отправке в штрафную роту — «искупать вину кровью». Удивительно, что никто со мной больше не разговаривал, штаб бригады я больше не интересовал.

Ротный, капитан Сергеев, ничего не мог поделать…

Ребята и лейтенант Чернов «проводили меня в последний путь».

Штрафная рота находилась на переформировке в восьми километрах от места дислокации нашей бригады. Туда я и отправился. Без конвоя… Про себя проклиная все на свете

В отчаяние я не впадал, но ощущение на душе было поганое, «ни за хрен собачий в штрафную попал», и тем не менее…

Понимаете, в чем тут дело: к тому времени я настолько «задубел» и очерствел сердцем и душой, что был готов к любому испытанию.

Но мое пребывание в штрафной роте было недолгим, и, возможно, только поэтому этот «штрафной» период я не вспоминаю с болью.

Пришел к штрафникам. Вдруг слышу крик: «Бл…! Не может быть! Это же знаменитый разведчик Сашка Слуцкий!» Оказалось, что меня узнал один из дивизионных разведчиков, тоже «загремевший» в штрафную роту.