Вывихи обоих тазобедренных, лёгкий вывих одной лодыжки, растяжение другой. Множественные ушибы. Переломов, по крайней мере — открытых, и глубоких или длинных порезов — не наблюдается. Вагинальное кровотечение. Выкидыш? — Да. Возможно, по дороге от «места происшествия» она упала неудачно. «Вторичные поражающие факторы»…

Могло быть и хуже. Много хуже. В общем — ничего страшного. Как здесь говорят: «были бы кости, а мясо нарастёт».

Домна изложила мне этот дайджест в столь редкой для туземцев манере: по сути, без охов, ахов, выплёскивания руками и хлопанья по ляжкам. Возникавшие периодически паузы вполне можно было отнести на счёт интеллектуальной деятельности по подыскиванию наиболее подходящего термина, а не на борьбу с собственными эмоциями.

Нет, я люблю этого «торжествующего хакасца»! Не в смысле однорукого и одноногого египетского инвалида, а по-человечески. Только закончив изложение и подлив мне кваса в кружку, она задала риторический вопрос:

– За что?

– Не — «за что», а — «почему». По глупости и злобности. Кстати, ты не думала — что с тобой Кудряшок сделал бы, если бы я не приехал?

На её каменном лице очень сдержано отразилось недоумение: «А причём здесь это?». Потом, хорошо видно даже в этой полутьме, широко распахнулись глаза. Нарастающее негодование и возмущение выразилось негромким, но очень твёрдым утверждением:

– Хрен. Я бы не дала.

– А мёртвая?

Так-то «надолб самоходный». Христианину или язычнику нужно озаботиться судьбой своих останков. Это мне-то — пофиг, для семиграммовой души тело — просто костюм.

Мальчишки тривиально следовали базовым инстинктам хомосапиенсов. Даже вообще — обезьян. Инстинктам, которые миллионы лет обеспечивали выживание видов. Их адаптацию, модификацию и эволюцию. По конгениальным законам Творца. Если самочку уводят из стаи и самцы не могут этому помещать, то нужно хоть накачать её семенем по самые ноздри. Впрок. Как курицу, которая ещё долго несёт яйца после последней встречи с петухом.

Это — милосердный вариант. Более общепринятый стереотип поведения «человеков разумных» реализует слоган: «Так не доставайся же ты никому!». Одно слово — люди. Можно постоянно повторять — «факеншит».

Как хорошо было Творцу: целую неделю он мог спокойно заниматься своим таким интересным любимым делом, и не одна хомосапиенская сволочь не гадила ему в работу.

Но что мне с этим делать? Просто оставить без последствий — нельзя. Будут другие «шалости».

Указать насильников Ивица не может — у неё было закрыто лицо, она никого не видела. Определить их инструментально, например, по анализу ДНК… «Святая Русь», 12 век… Наехать на одного, чтобы он сдал других? Они соседи, родственники, вместе выросли, вместе и дальше жить будут. Без серьёзной пытки с нанесением необратимого вреда для здоровья возможно невиновного человека — не расколются.

Наказать всех без разбора? На основании чего? Её нечётких показаний? Или принудить её к клевете? «Вот список личного состава — читай подряд не торопясь»? Но будет один её голос против восемнадцати. Да вообще: незамужняя, молодая, рабыня… У неё — в принципе в здешних условиях права голоса нет. Она не то что — истцом, она — просто свидетелем в разбирательстве быть не может.

Да и наказать всех… Если легонько — обозлятся, расшалятся, будут дальше гадить. Если казнить серьёзно — а кто работать будет? Потерять такую бригаду работников, смертельно разругаться с коробецкими. Вот уж точно — смертельно. Они и хлеб, мной уже купленный, не позволят отправить. Без хлеба не будет новосёлов. Становление вотчины откладывается, как минимум, на год. А там… можно и вовсе пролететь. Из-за какой-то идиотской «лав стори»…

А если выборочно наказывать — то кого? Причём дружок её, «поливальщик заборный» — насильником не был, с ним-то — «по согласию».

А ещё где-то на краю моей персональной свалки маячит пресловутая «презумпция невиновности». Вот только дерьмократии с либерастией мне здесь не хватает! Не меня же судят! Тут я сам судья! Мда… И все возможные ошибки — только на моей совести.

В стороне сидит мать Ивицы, опухшее от слёз, красное лицо, торчащий вперёд здоровенный живот. Ещё одна девочка скоро будет. У бабы широко открыт рот — она им не дышит, а просто заглатывает воздух. С хрипом. Рядом, из полутьмы угла, поблёскивают две пары глаз — две следующие её дочки. Учатся. Оказывать первую помощь. При изнасиловании, при выкидыше, при множественных телесных повреждениях лёгкой и средней тяжести. Это — хорошо, это — полезно, это — в их жизни пригодится.

А вот я плохо учусь. Случившееся — прежде всего — моя вина. Не додумал, не проконтролировал, не предусмотрел. Не проверил, что «поливальщик» ушёл. И не поручил никому проверить это. Не объявил своё решение о переводе девки в Рябиновку внезапно, в последний момент.

А если уж расстаётесь, то извольте обеспечить скрытность, секретность, внезапность… «Все же вокруг свои!», «Каждый солдат должен знать свой манёвр». «Манёвр» — удался. Только это не мой манёвр.

«Самое лучшее решение — самое простое». Увы. Перебить, зарезать 18 работников я не могу. Не из гуманизма или человеколюбия — просто нужно работу работать. И как быть? Фиг его знает…

– Домна, девку подлечить, в поварне убрать, завтрак сготовить.

Хорошо с ней иметь дело. Никаких взбрыков, типа:

– Ах! Да как же так! Какой завтрак! Да как вам кусок в горло…

Мужики должны быть накормлены. Хоть под пулемётным огнём, хоть под громом небесным.

– Сухан, разбуди Ивашку. Всем — подъём. Выходить во двор оружно и бронно. Потаню подыми. Пусть сходит за коробецкими да на двор приведёт. Всех. Ты сам: кольчугу, шлем, рогатину. Давай. Домна, детей и баб собери в поварне. Будет свалка — заприте двери.