Жизнь Ино после женитьбы — хаотическая или нет — теперь проходила в охваченном «битом» метрополисе. Он четыре года был регулярным посетителем лондонских концертных залов, художественных школ и галерей, и переезд в столицу выглядел вполне логично. Едва ли для него это была непроторенная дорога — у него уже были кое-какие связи на авангардной сцене, к тому же вместе с ним отправились Энтони Графтон и остальные участники Dandelion And The War Damage. Итак, летом 1969 г. человек готовился впервые ступить на Луну, а Брайан Ино совершил свой собственный большой прыжок и переехал в Лондон.

В 1969 г. столица была соблазнительным центром притяжения художников, радикалов, свободных мыслителей, анархистов, потребителей опиума и всевозможных юных либералов, ищущих альтернативного стиля жизни. Такие районы, как Кэмден-Таун и Ноттинг-Хилл — близкие к сердцу Вест-Энда, но полные всякого аварийного жилья — стали центром цветущей колонии самовольных захватчиков; впрочем, по всей обширной территории Лондона, под отстающими обоями и плакатами Боба Дилана и Че Гевары, молодёжь пускалась во все тяжкие, создавая себя заново под знамёнами свободной творческой авантюры, политической агитации, наркотического расширения сознания и сексуального освобождения. Это был апогей подпольной прессы и самозванных художественных лабораторий — эра политического самосознания и восстаний радикалов в кампусах, до крайности обострённая движением против войны во Вьетнаме, развивающимся воинственным феминизмом и всё более мощной контркультурой.

Хотя с одной стороны все дороги вели к призывающему к «возврату к деревне» идеализму хиппи, воплощённому колоссальным августовским фестивалем в Вудстоке (правда, этот идеализм был несколько запачкан смертельным насилием не менее эпохального декабрьского фестиваля в Алтамонте), в 1969 г., похоже, начала выкристаллизовываться и другая разновидность утопизма. Такие «умные слова», как «прогресс» и «космический век» можно было услышать не реже, чем «терпимое общество». Поразительные научные нововведения шли одни за другим, а процветающая Британия вкладывала средства в то, что премьер-министр Гарольд Уилсон несколько ранее назвал «белым накалом технологии». Несмотря на ощутимое напряжение Холодной Войны, технократия на всём Западе проявлялась везде — от лунных полётов «Аполлон» до карманных калькуляторов, от «Конкордов» и цветных телевизоров до фотоаппаратов «Полароид» и гигантских автомобильных мостов на воздушной подушке. Казалось, что будущее сулит только экспоненциальное технологическое развитие и невообразимые перемены в повседневной жизни.

Этот футуристический дух начал отражаться в поп- и рок-музыке. В августе первое место в Англии заняла зловещая, но бесспорно передовая песня Зегера и Эванса "In The Year 2525 (Exordium And Terminus)", а вскоре в Top 5 прорвался «Майор Том» с первого хит-сингла Дэвида Боуи — намекающей на программу «Аполлон» песни "Space Oddity". Когда телевидение BBC в июле вело прямой репортаж о приземлении «Аполлона» на Луну, в студию для исполнения сопровождающего стратосферного джема были приглашены Pink Floyd, и даже Beatles добавили в свой прощальный опус Abbey Roadмуг-синтезаторы.

Вот на таком фоне событий в столице в середине лета 1969 г. высадился Брайан Ино. Ему не терпелось пробить себе дорогу, и в своём блокноте он составил список мест, которые нужно посетить, людей, которых нужно увидеть, и дел, которые нужно сделать. На самом верху списка были две записи: «Ричард Уильямс» и «встать на учёт». Последняя, говорящая об имеющей первостепенное значение социальной страховке — т.е. пособии по безработице — была вызвана практическими соображениями, т.к. Ино всё ещё не давал проникнуть к себе в голову мысли о том, что для того, чтобы жить, нужно работать. Первая запись была именем влиятельного журналиста из Melody Maker, который, наряду с ведущим Радио 1 BBC Джоном Пилом, был одним из немногих известных сторонников маргинальной рок-музыки и одним из явных английских поклонников всё ещё малоизвестных Velvet Underground. Проявив дар предвидения, Ино догадался, что Ричард Уильямс может быть для него важной связью и «каналом», при помощи которого можно установить связь с лондонскими «хиповыми» музыкальными кругами.

Благодаря «наводке» Тома Филлипса Ино, Графтон и компания нашли себе жильё — через две двери от его дома на Гров-Парк, 100 в Кэмберуэлле. Хотя это был крепкий особняк поздневикторианской эпохи, расположенный в одном из хорошо оборудованных и нехарактерно зелёных мест того района, удобства там были самые элементарные. Не было практически никакой мебели, не было отопления, так что комната Ино на втором этаже не очень соответствовала популярному штампу «мансарды художника». И всё же это было уникальное жилище. Вот что вспоминает Том Филлипс: «Это был коммунальный дом с постоянно меняющимся антуражем мелькающих лиц. Это было похоже на маленькую коммуну. Я помню, как люди там спали на полках! Было трудно сказать, кто там живёт постоянно, а кто — проездом. Помню, как я спросил Брайана: «Где ты спишь?», а он как-то пожал плечами и указал на полку.»

В доме действовало «содружество художников». Кроме The War Damage (чьих объединённых ресурсов также хватило на аренду под репетиционную студию маленького складского помещения по адресу Уилкс-стрит 2, Спайталфилдс), членом коммуны были однокашник Ино по Ипсуичу Джон Уэллс и выпускники Лидской художественной школы Джулиан Мэйнуэринг, Роберт Джонсон и Роб Нили. Они назвали свой коллектив HUS (правда, никто не может вспомнить, почему), и даже попросили своего соседа Тома Филлипса создать им эмблему. У Филлипса до сих пор цел оригинальный дизайн — это один из 20-ти подписанных экземпляров его произведения Humument— средства, полученные от их продажи, должны были пойти в пользу коллектива. [18] На нём по правую руку была расположена надпись «Только для HUS». «тому времени, как я сделал для них отпечаток, они стали называться как-то ещё», — горестно вспоминает Филлипс.

«Мы все что-то делали для Тома», — говорит Джим Джонсон. «Фактически мы брали количеством.» Как он вспоминает, коммуна жила кое-как, не имея запасов: «был поваром и ходил на Спайталфилдский рынок. Как только он закрывался, я собирал все выброшенные овощи. Так что у нас было по сути бесплатное питание. Там были и кожаные мастерские. В 1969-м была большая забастовка мусорщиков, и все урны были до краёв набиты кожаными обрезками. Мы делали из них лоскутные сумки через плечо или шили игрушечных мышей, а потом ходили по магазинам сувениров и продавали их — всё что угодно ради нескольких фунтов.»