Но опять же характерно изменение отношения Энгельса к этим догадкам. В «Манифесте» акцент падал на отрицательную сторону дела: критиковалась недостаточность воззрений предшественников. Но вот проходит 30 лет, и акцент заметно перемещается. В «Анти-Дюринге», оценивая теоретические заслуги Сен-Симона, Энгельс снова касается вопроса о будущей судьбе государства: «В 1816 г. Сен-Симон объявляет политику наукой о производстве и предсказывает полнейшее поглощение политики экономикой. Если здесь понимание того, что экономическое положение есть основа политических учреждений, выражено лишь в зародышевой форме, зато совершенно ясно высказана та мысль, что политическое управление людьми должно превратиться в распоряжение вещами и в руководство процессами производства, т.е. мысль об отмене государства…» (20, 270). Здесь акцент падает на положительную сторону дела: мысль Сен-Симона оценивается как гениальное предвосхищение.

И не случайно, что в эти же годы в работах Энгельса наряду с прежней, классовой характеристикой государства снова появляется тема происхождения государства из обособления общих интересов (ср. 46, 42 – 43, 47, 97; 18, 272; 20, 152, 183 – 184). Аналогичный процесс «перемещения акцентов» наблюдается в это время и в работах Маркса (18, 616; 19, 27; 25, I, 422).

Что же останется от государства после его отмирания как «политического государства»? – «Экономическая централизация». Как видно из письма С.А. Подолинского П.Л. Лаврову от 7 сентября 1872 г., накануне, 6 сентября, на 11-м заседании Гаагского конгресса I Интернационала, в ответ на выступление лидера анархистов Гильома Энгельс, разъясняя марксистскую точку зрения на будущее государства, заметил, по словам Подолинского, что «они [т.е. сторонники Маркса] также желают уничтожения политического государства и только думают сохранить экономическую централизацию» [93] .

В марте 1875 г. в связи с критикой проекта Готской программы Энгельс снова возвращается к вопросу о будущем государства. Критикуя оппортунистический тезис немецких социал-демократов о «свободном народном государстве», он пишет Бебелю:

«Следовало бы бросить всю эту болтовню о государстве, особенно после Коммуны, которая не была уже государством в собственном смысле слова… С введением социалистического общественного строя государство само собой распускается [sich aufl"ost] и исчезает. Так как государство есть лишь преходящее учреждение, которым приходится пользоваться в борьбе, в революции, чтобы насильственно подавить своих противников, то говорить о свободном народном государстве есть чистая бессмыслица: пока пролетариат еще нуждается в государстве, он нуждается в нем не в интересах свободы, а в интересах подавления своих противников, а когда становится возможным говорить о свободе, тогда государство как таковое перестает существовать. Мы предложили бы поэтому поставить везде вместо слова „государство“ слово „община“ [Gemeinwesen], прекрасное старое немецкое слово, соответствующее французскому слову „коммуна“» (19, 5).

Если сопоставить с этой критикой Энгельса критику того же пункта проекта программы Марксом (19, 26 – 27), то становится ясно, что общим у них является различение двух периодов: 1) переходного периода от капитализма к коммунизму (социализму) – периода диктатуры пролетариата [94] и 2) периода коммунистического общества, когда государство как таковое отмирает. У Энгельса, кроме того, подчеркивается, что государство переходного периода уже не является государством в собственном смысле слова, это – коммуна, или община, или, как говорил по этому поводу Ленин, «полугосударство» (51, т. 33, 18, 64, 166 – 172, 178, 180). У Маркса резче, чем когда-либо раньше, поставлен вопрос о том, что останется от государства в бесклассовом, коммунистическом обществе.

Напомним, что важнейшим достижением Маркса в его «Критике Готской программы» явилась классическая характеристика двух фаз коммунистического общества (19, 16 – 21; ср. 51, т. 33, 83 – 102).

Борьба Энгельса против различных враждебных или чуждых марксизму направлений – против бакунизма, прудонизма, утопизма – стимулировала выявление и развитие тех или иных сторон теории научного коммунизма. Эту теорию развивали и научные исследования Энгельса. Их основным направлением в рассматриваемый период была работа над «Диалектикой природы», замысел которой возник в мае 1873 г. В двух разделах ее («Введение» и «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека»), написанных, соответственно, в 1875 и в середине 1876 г., Энгельс касается теории коммунистического общества. Разрабатывая проблему отличия человека от животного, он подходит к существенно новым выводам относительно роли сознания в будущем обществе.

Во второй части «Введения», где Энгельс набрасывает в крупных чертах картину исторического развития природы, он резюмирует и свои представления о возникновении и специфических особенностях человеческого общества. Вот наиболее важный для нас фрагмент:

«Вместе с человеком, – пишет Энгельс, – мы вступаем в область истории». Чем больше люди «удаляются от животных в узком смысле слова, тем в большей мере они делают свою историю сами [95] , сознательно, и тем меньше становится влияние на эту историю непредвиденных последствий, неконтролируемых сил, и тем точнее соответствует исторический результат установленной заранее цели. Но если мы подойдем с этим масштабом к человеческой истории, даже к истории самых развитых народов современности, то мы найдем, что здесь все еще существует огромное несоответствие между поставленными себе целями и достигнутыми результатами, что продолжают преобладать непредвиденные последствия, что неконтролируемые силы гораздо могущественнее, чем силы, приводимые в движение планомерно. И это не может быть иначе до тех пор, пока самая существенная историческая деятельность людей, та деятельность, которая подняла их от животного состояния до человеческого, которая образует материальную основу всех прочих видов их деятельности, – производство, направленное на удовлетворение жизненных потребностей людей, т.е. в наше время общественное производство, – особенно подчинена слепой игре не входивших в их намерения воздействий неконтролируемых сил и пока желаемая цель осуществляется здесь лишь в виде исключения, гораздо же чаще осуществляются прямо противоположные ей результаты» (20, 358).

Таким образом, Энгельс констатирует, что, хотя роль сознания в истории человеческого общества и возрастает, тем не менее оно пока остается фактором подчиненным. Стихийность преобладает над сознательностью. Так было, но так будет не всегда. Наряду с трудом (производством) и на основе его – сознание отличает людей от животных. Это отличие со временем усиливается. Общество людей становится все более человеческим. Здесь мысль Энгельса примыкает к концепции Маркса о подлинно человеческом обществе будущего. Переход общества к коммунизму приведет к решающему изменению роли сознания в его развитии.

«Лишь сознательная организация общественного производства с планомерным производством и планомерным распределением может поднять людей над прочими животными в общественном отношении точно так же, как их в специфически биологическом отношении подняло производство вообще [96] . Историческое развитие делает такую организацию с каждым днем все более необходимой и с каждым днем все более возможной. От нее начнет свое летосчисление новая историческая эпоха, в которой сами люди, а вместе с ними все отрасли их деятельности, и в частности естествознание, сделают такие успехи, что это совершенно затмит все сделанное до сих пор» (20, 359).