Балодис достал из вделанного в книжный шкаф бара бутылку коньяку, рюмки, печенье. Уселись, сам хозяин стоял, слушая разноголосый веселый разговор: за зиму многие не встречались, им было о чем поговорить.

— Как твоя вдовушка, Кох? — спросил Граф.

— Замучила! — отчаянно махнул рукой Кох.

— Любовью? — засмеялся Ниедре-Бородач.

— Нет, пивом! — под веселый хохот признался Кох. — Ведь видит же, что толстею не по дням, а по часам, а все варит, варит… Я уж хотел сказать, кого мы отпаиваем ее пивом, но побоялся, что она проломит мне голову черпаком. Перед Новым годом я сам отвез две бочки на хутор Арвиду. Но вдовушка моя постаралась, еще две бочки наварила. Боюсь, что к весне я не пролезу в дверь бункера, придется меня втаскивать по частям или ставить отдельную палатку.

— А как себя чувствуют постояльцы Арвида?

— Эгле тешит себя надеждой, что весной его вызовут в Англию, новички — Бертулис, Отто и Антс — слушают разинув рты сказки Вентспилского леса, которые рассказывает им Делиньш. В лесу-то они пробыли всего один день, им показали Петерсона, они дали подтверждающую радиограмму — и их переселили к Арвиду. Петерсон в одиночку кукует под Ригой.

— А может быть, останешься в городе? — осторожно спросил Балодис. — Тебе не так мало лет, чтобы еще год мерзнуть и отсыревать в лесу?

— Ну уж нет, командир, вместе начали, вместе и закончим! — без шутки, очень сурово ответил Кох. — У меня все-таки самый приличный и почти английский вид: старый фермер на покое, на лесной даче. Да и кто станет им обеды и ужины готовить? Делиньш? У Делиньша и с морзянкой хлопот хватает. А Граф теперь командир. Ему просто неприлично кухней заниматься. Что англичане о таком командире подумают? Нет уж, товарищ Будрис, оставь мне мое, а кесарево бери себе…

Балодис потрепал Коха по плечу.

Но вот он поднял рюмку — и все как-то сразу примолкли, встали в кружок перед ним. Балодис тихо сказал:

— За Лидумса! И пусть будет его тяжкий труд удачным, пусть останется открытой дорога к возвращению, пусть рассеются козни его врагов!

Каждый взял свою рюмку. Как им хотелось, чтобы эти пожелания сбылись!

В эту минуту зазвонил телефон. Балодис поднял трубку.

— Да, я слушаю! — И, прикрыв трубку ладонью, шепнул: — Это Анна Вэтра.

Все переглянулись. Ни для кого из них не было секретом, что Лидумс ушел за море, так и не помирившись с женой. А она что-то оживленно говорила, и Балодис не успевал вставить слова, кроме «да», «да».

Но вот она выговорилась наконец, и Балодис произнес:

— Магда и я приглашаем вас к нам на Новый год. Да? Очень жаль. А может, заедете с вашими друзьями? Ну, ну. Я навещу вас после праздника… — Он положил трубку и сухо сказал: — Поблагодарила за подарок от мужа и за деньги…

— Значит, она и не знает?

— А зачем ей знать? Она уже привыкла быть самостоятельной. А общество, в котором она вращается, не очень приятно… Литературная богема и непризнанные гении, художники и просто авантюристы… Но послезавтра я к ней заеду.

В дверь тихонько постучали. Балодис открыл. Сын стоял в проеме с какой-то бумагой.

— Папа, тебе пакет.

Голос у мальчика был печальный. В этом доме знали, что отец может исчезнуть и в праздник. Балодис взглянул на пакет, погладил Арвида по голове.

— Это только поздравление, мой мальчик.

Он приложил сорванную с пакета наклейку к косяку двери, расписался, и Арвид, снова повеселев, убежал. Балодис вскрыл пакет.

Из него выскользнула маленькая олеографическая открытка: три голубоглазых, белокрылых ангелочка сбрасывали с пушистого облака английские буквы, которые образовали на голубом небе надпись: «С Новым годом!»

На обороте какой-то господин поздравлял свою знакомую в Латвии с праздником. Балодис потряс открыткой в воздухе и громко сказал:

— Друзья мои, примите поздравления от нашего друга! Он помнит о нас!

Все бросились к нему, разглядывая открытку, почерк, завитушки каллиграфического письма. Ничего похожего на то, как писал Лидумс. Ниедре даже усомнился. Балодис рассмеялся:

— И тем не менее это писал наш друг! Вот здесь слово «опять». «Опять наступил Новый год, а вы далеко от меня!» Это и есть подпись нашего друга!

— Ну, по такому поводу нельзя не выпить! — бурно развеселился Кох и принялся разливать коньяк. Дверь осталась открытой, и никто не называл имя друга. Но Магда испуганно повернулась от стола, который она накрывала вместе с Эглин.

— Дядюшка Петер, не много ли?

— Ах, хозяюшка, у нас такая радость!

— Кого-нибудь наградили?

— Всех! — пылко заверил ее Кох. — Правда, не орденами, а надеждой! Но надежда порой бывает дороже всякой награды!