Сергей Филатов рассказывал потом журналистам:

«Приехал из-за рубежа Андрей Караулов, позвонил мне и попросил о встрече. Сказал, что виделся в Канаде с Якубовским, тот понимает игру некоторых и имеет на них серьезные документы. Было названо несколько фамилий, в том числе и Руцкого. Документы Якубовский готов был отдать при условии, если Борис Николаевич или я дадим ему такое поручение. Я согласился.

За рубеж направились Ильюшенко и Караулов. Они подтвердили, что имеется большое количество документов, но могут сказать о них только при встрече. Они привезли с собой оригиналы документов о покупках, которые делал Бирштейн женам Баранникова и Дунаева за рубежом и в Москве...

Когда я сказал Борису Николаевичу, что привезли такие документы, он изменился в лице. Результаты проверки подтвердили их подлинность. Решение президента было бескомпромиссным — Баранников и Дунаев были освобождены от занимаемых должностей».

В книге Ельцина говорится о том, что жены Баранникова и Дунаева в Швейцарии «килограммами, авоськами скупали и сгребали духи, шубы, часы и прочее, и прочее. Всего на сумму более чем 300 тысяч долларов».

И Баранников, и Дунаев в октябрьские дни действительно оказались в Белом доме и стали министрами в правительстве, которое ночью сформировал Александр Руцкой.

Появились и другие документы, на основании которых Руцкого обвинили в коррупции. Некоторые из них с самого начала вызывали большое сомнение, а потом и вовсе оказались липовыми. Но участники этой борьбы исходили из того, что на войне как на войне. Это была первая большая война компроматов. Вторая разразится осенью 1999 года, накануне парламентских выборов.

Атмосфера в стране изменилась после Первомайских праздников 1993 года, которые окрасились кровью. До 1 мая речь шла о политической борьбе, хотя страсти были накалены до предела. После 1 мая возникло тревожное ощущение, что политические проблемы будут решаться силой.

Во время демонстрации, устроенной оппозицией, произошло столкновение с ОМОНом. Безоружная милиция ничего не могла сделать с обезумевшей шпаной. В этом столкновении участвовали заранее подготовленные боевики, которые хотели пролить кровь.

Пострадало около шестисот человек, двадцать пять сотрудников милиции пришлось госпитализировать. Сотрудник милиции Владимир Толокнеев погиб. На кадрах хроники отчетливо видно, как его убили — задавили грузовиком. Убийцу так и не нашли. Прощаться с милиционером в Дом культуры ГУВД приехал Ельцин.

Хорошо помню, как сильно на меня подействовали события 1 мая. В те месяцы по утрам я иногда встречал Геннадия Андреевича Зюганова. Он еще не ездил на иностранном лимузине со спец-сигналом и охраной.

Я ходил на работу и с работы мимо его дома, который построило управление делами ЦК КПСС для бесквартирных функционеров (там же жил и Ельцин, когда его перевели в Москву), и время от времени навстречу мне попадался Зюганов.

У меня вообще, можно сказать, был партийный маршрут. Сначала Зюганов, потом здание нашего бывшего райкома, который находился на бывшей улице Готвальда. Теперь это улица ученого Чаянова.

В нашей новой жизни райком, который на самом деле уже не был райкомом, очень многое для меня значил. Сначала райком был даже важнее Зюганова. Зюганова я в лучшем случае видел раз в день, а мимо райкома проходил дважды — по пути на работу и обратно. И, как минимум, два раза в день хорошее настроение мне было обеспечено.

Писатель Виктор Некрасов, выброшенный из страны в советские времена, спасался от ностальгии чтением «Правды».

От ностальгии по низким ценам, от разговоров о том, что прошлая жизнь была не такой уж плохой, от недовольства жены нашим скудным семейным бюджетом меня надежно спасал наш бывший райком. Я знал, что стерплю любые цены, лишь бы никогда вновь меня не вызвали в райком партии.

В моих глазах Зюганов как источник бодрости и оптимизма сильно уступал райкому. Конечно, как-то спокойнее видеть бывшего члена политбюро месящим грязь вместе с остальными москвичами. Но да ведь членов политбюро бросали на низовку и при советской власти.

Так что еще зимой я почти не замечал хмурого толстяка в куртке и с папкой под мышкой. Я и не заметил, как из бывшего он превратился в действующего.

Не Иван Полозков, не Валентин Купцов, которые больше прав имели новую компартию возглавить, а Геннадий Зюганов верх взял. Полозков зато усами обзавелся. Это обычно в армии уже зрелые люди вдруг отпускают усы — все какое-то развлечение. Купцов, в отличие от Зюганова, уже в прежней жизни до самого верха дошел — секретарь ЦК КПСС, выше только небо — и расслабился, утратил бойцовские качества.

А Зюганов только-только вкусил этой жизни, и тут все отобрали, поэтому из них он один за прежнюю жизнь драться готов. Тем более он моложе, злее, может до конца пойти.

И Зюганов не догматик. Он мог одновременно руководить и коммунистической партией, и антикоммунистическим Фронтом национального спасения.

1 мая я увидел нового Зюганова. Мы столкнулись с ним нос к носу в конце дня на Тверской-Ямской, которая во времена Зюганова была просто улицей Горького.

Я еще не знал о пролившейся крови. На мгновение наши взгляды встретились. У него были глаза человека, который через что-то перешагнул.