Ельцин с ужасом вспоминает тот день. Ему было плохо. Приехал начальник Четвертого главного управления при Министерстве здравоохранения СССР академик Евгений Чазов:

— Михаил Сергеевич просил вас быть на пленуме горкома. Это необходимо.

Врачи, получив указание привести пациента в порядок, накачали Ельцина транквилизаторами. Потом они нередко прибегали к этому средству. Борис Николаевич обрел способность двигаться, но в голове у него шумело — он еще не пришел в себя после нервно-психического срыва и вряд ли адекватно воспринимал происходящее. Возможно, это его и спасло, потому что ему предстояло пережить нечто ужасное. Атмосфера на пленуме горкома была гнуснее, чем на пленуме ЦК. Горкомовские чиновники были мельче и гадостнее цековских.

На пленум горкома приехали Горбачев, Лигачев и предложенный на смену Ельцину секретарь ЦК КПСС по оборонной промышленности ленинградец Лев Николаевич Зайков.

«Атмосфера была тяжелой, — вспоминает Горбачев. — Ельцин был большим мастером по части нанесения обид своим коллегам и сослуживцам. Обижал зло, больно, чаще всего незаслуженно, и это отзывалось ему теперь... Все это оставило неприятный осадок. На пленуме Ельцин проявил выдержку, я бы сказал, вел себя как мужчина».

Врагов Ельцин действительно нажил себе порядочное количество — в лице каждого, кого он снял с должности. В другой ситуации им бы пришлось до пенсии держать обиду в себе или делить ее с женой. А тут открылась сказочная возможность — партия в лице генерального секретаря просит ударить обидчика побольнее.

Недавние подчиненные Ельцина обвиняли его во всех смертных грехах, с наслаждением и сладострастием топтали поверженного хозяина, который в ту минуту более всего нуждался в помощи опытного врача-психоаналитика.

Секретари райкомов жаловались на Ельцина и одновременно оправдывались за свое прежнее молчание:

— А могли мы выступать открыто? По многим вопросам набирали в рот воды... Оторвался Борис Николаевич от нас, да он и не был с нами в ряду. Он над нами как-то летал. Он не очень беспокоился о том, чтобы мы в едином строю, взявшись за руки, решали большое дело... И почему такое пренебрежение к первым секретарям райкомов? Почти у каждого ярлык... Даже участковым инспекторам предоставлялось право следить за нами, говорилось о нас: если они, сукины сыны, что-нибудь натворят, смотрите...

Ельцина прямо называли виновником смерти бывшего первого секретаря Киевского райкома, одного из тех, кого он снял с должности. Уволенного секретаря назначили — с большим понижением — заместителем начальника управления кадров министерства цветной металлургии. Он, видимо, не в силах был пережить случившееся и через несколько месяцев выбросился из окна. Снятие с должности в те времена было равносильно катастрофе...

Выступления участников пленума горкома были потом опубликованы в московской прессе и произвели на москвичей самое мерзкое впечатление. А для Ельцина, который во второй раз присутствовал на собственной гражданской казни, это было новым ударом. Ельцина больше всего потрясло то, что в общем хоре звучал и голос тех, кого он поднимал и назначал на высокие должности. И ему еще пришлось встать, пройти на трибуну, оправдываться и виниться перед этими людьми. Обряд покаяния был непременной частью ритуала.

Ельцин говорил на пленуме:

— Я честное партийное слово даю, конечно, никаких умыслов я не имел, и политической направленности в моем выступлении не было... Я не могу согласиться с тем, что я не люблю Москву... Нет, я успел полюбить Москву и старался сделать все, чтобы те недостатки, которые были раньше, как-то устранить... Я очень виновен перед московской партийной организацией, очень виновен перед горкомом партии, перед вами, конечно, перед бюро, и, конечно, я очень виновен лично перед Михаилом Сергеевичем Горбачевым, авторитет которого так высок в нашей организации, в нашей стране и во всем мире...

На следующий день на заседании политбюро Горбачев говорил:

— Ельцин предпринял по сути дела атаку на перестройку, проявил непонимание ее темпов, характера. Более того, с демагогических позиций поднял вопрос о деятельности политбюро и секретариата.

Горбачев распорядился насчет того, как освещать отставку Ельцина в печати — «чтобы не показалось, что есть какая-то могучая оппозиционная сила. В общем, это просто авантюрист».

На сей раз интуиция подвела Михаила Сергеевича...

Прямо из горкома Ельцина увезли назад в больницу на Мичуринский проспект. Впервые в жизни он оказался безработным. Но Горбачев уже нашел ему работу — по специальности. Ельцин — профессиональный строитель? Пусть строит.

Воротников записал в дневнике:

«18 ноября во второй половине дня мне позвонил Горбачев. Повел разговор о трудоустройстве Ельцина. Коротко рассказал, как прошел пленум МГК.

— Есть мнение — назначить заместителем председателя Госстроя СССР. Думаю, не стоит его списывать. Строительство он знает, надеюсь, что эта встряска пойдет ему на пользу. Товарищи поддерживают, как твое мнение?

— Согласен.

— Ну ладно, буду вносить на политбюро».

Еще раз Горбачев посетовал на происшедшее 9 ноября: «Надо же было додуматься до такого поступка! Сколько с ним возились! Беседовали, обсуждали. Вот характер!»

После пленума Ельцин не вставал с постели, пребывал в подавленном состоянии, думал, что его ждет.

Горбачев позвонил Ельцину и предложил пойти в Госстрой первым заместителем председателя. Государственный комитет по строительству был суперминистерством, его возглавлял заместитель председателя Совета министров СССР, поэтому его первому заму можно было дать ранг министра.