Она сбросила туфли и забралась на кровать. Обняла за талию Йейна, прижалась к его теплой спине и сделала глубокий вдох. От Йейна пахло домом. Всякий раз, когда Хейвен испытывала грусть или тревогу, запах кожи любимого мог всколыхнуть в ее памяти тысячи прекрасных воспоминаний. Порой она перебирала их, отдавая предпочтение самому ясному. Но чаще она просто купалась в ощущении воссоединения, первых поцелуев, долгожданной ласки. Рай, да и только. Вот почему злые слова Вирджинии Морроу наверняка лишены смысла. Хейвен никогда не полюбит кого-то другого, кроме Йейна. Она бы ни за что не рискнула.

Или нет?

Хейвен резко открыла глаза. Она не рассказала Йейну о визите к его матери. Она солгала ему, нарушила его доверие. И ради чего? Ради состояния, которое никогда ей не принадлежало? От страха у Хейвен сжалось горло. Пару секунд она не могла дышать. Значит, Вирджиния Морроу права? Неужели это первый предвестник тех ужасных поступков, которые пророчила ей мать Йейна?

Йейн повернулся лицом к Хейвен.

— Ты вернулась, — пробормотал он. — А я уже начал волноваться.

Он притянул к себе Хейвен и поцеловал. В эти мгновения мог наступить конец света, а она ничего бы не заметила.

— Я ездила к твоей матери, — призналась она. — Утором взяла машину напрокат.

— Знаю, — кивнул он. — Звонили из автомобильной компании, подтвердили заказ.

— И не попытался меня остановить?

Он усмехнулся.

— Я люблю тебя две тысячи лет. Я давным-давно понял, что если тебе что-то взбредет в голову, никто тебя не остановит. И вообще я подумал, что было бы неплохо тебе познакомиться с моей дражайшей мамочкой. Теперь ты понимаешь, во что мы ввязались.

— Верно, Йейн, — вздохнула она. — Эта женщина — чудовище. И как тебе удалось выжить рядом с такой матерью?

Он подпер щеку ладонью и посмотрел на лежащую рядом с ним Хейвен.

— Сейчас объясню, — произнес он спокойным тоном. — Я не сомневался, что где-то есть ты, и был уверен, что теперь-то я тебя разыщу. Вот как я прожил первые девятнадцать лет своей жизни. Ничего удивительного.

— Но она не должна была так сурово с тобой обращаться, — прошептала она. — Мать должна любить своего ребенка.

— Теперь все позади. Моя семья — это ты, и больше мне никто не нужен. Чуть не забыл! — воскликнул Йейн, неожиданно вскочив с кровати. — Я собирался тебе кое-что подарить в ресторане, но ты меня утащила оттуда.

Юноша подошел к шкафу и что-то вытащил из кармана пиджака. Вернулся он с маленькой деревянной шкатулкой в руках.

— Мне удалось совершить весьма важную покупку до того, как мы с тобой потеряли ферму.

Хейвен молча открыла шкатулку и обнаружила перстень. Широкий золотой ободок с прозрачным кабошоном.

— Обычное стекло, — нервно пробормотал Йейн, глядя на Хейвен, которая любовалась золотыми искорками внутри бледно-голубого камешка. — В точности, как прежнее. В смысле, первое. Самое первое кольцо, которое я тебе подарил.

— Когда мы вместе убежали в Рим две тысячи лет назад? — уточнила она.

— Да. И на него я тоже истратил наши последние гроши. Вот почему сейчас я выбрал именно его. Это — старина, древность…

— Оно очень красивое. Потрясающее, — произнесла Хейвен.

— Вот и славно, — облегченно выдохнул Йейн. — Я увидел его в римской лавочке и…

— И?.. — спросила она.

Йейн сел рядом с ней и отодвинул в сторону завиток упрямых волос, упавший на ее щеку.

— Мы принадлежим друг другу. Это означает, что, как только ты будешь готова, мы зарегистрируем наши отношения с помощью какой-нибудь официальной печати. А можем продолжать нежиться в божественном грехе еще шестьдесят лет. Все будет, как ты пожелаешь, Хейвен.

— Спасибо тебе.

У нее ком подступил к горлу. Хейвен никогда не представляла себя девушкой, которая заплачет над колечком, да и чувства Йейна ее уже не удивляли. Но почему-то здесь, в номере отеля, она ощутила нечто странное. Перстень был наделен силой. Ничего подобного она прежде не испытывала. Она знала: ее мать была бы против подобных украшений. Мэй Мур до сих пор молилась о том, чтобы ее девятнадцатилетняя дочь вернулась в Сноуп-сити. Она не понимала, что Хейвен обрела свой дом.

— Пожалуйста, — ответил Йейн и закончил разговор поцелуем.

Потом, лежа возле Йейна под тонкой смятой простыней, она увидела сон. Она была флорентийской девушкой и жила семьсот лет назад. Беатриче стояла в просторной пустой комнате и разглядывала фреску. Мебель из дома вынесли и погрузили на повозки, которые днем раньше спешно уехали из города. В палаццо могли явиться грабители, воровавшие все, что осталось — ну, разве что кроме фресок. На той картине, которую рассматривала Беатриче, было изображено массовое убийство невинных — истребление новорожденных младенцев в Вифлееме по приказу царя Ирода. По улицам бежали испуганные женщины, пытавшиеся спасти своих детей от мечей римских воинов. В верхнем левом углу фрески Беатриче заметила человека в черном, который наблюдал за кровавой бойней из окна.