Я рассматривал потемневшую за зиму траву под копытами жеребца и думал, что зелень появится не скоро. Весна на Север шла осторожно, словно пробуя каждый шаг. Она еще могла лишить землю своей благосклонности и, застенчиво повернувшись спиной, оставить меня на растерзание холоду. Такое уже было около недели назад, когда ветер засыпал мир белой крупой, и я снова затосковал по Югу.

Листьев на деревьях не было, только кое-где я заметил набухшие почки. А вот небо над паутиной черных веток стало ярче, голубее чем обычно, обещая теплую погоду. И даже острые ледяные вершины тянулись к этой голубизне. Обломки треснувших скал валялись на земле огромными пирамидами, время крошило их и разбрасывало камешки. Но и среди них мне удавалось найти следы гончих. Жеребца было слышно издалека. Он грохал железными подковами о камни, и те с хрустом рассыпались.

На Юге весна другая. Она конечно теплее и приходит быстрее, но она слишком коротка. Через несколько недель начинается жара и Пенджа загорается под яростным взглядом солнца. Силы его лучей хватало, чтобы до черноты выжечь кожу человека. Моя запеклась до цвета меди.

Я вытянул руку и посмотрел на нее. Правая рука ладонью вниз. Ладонь широкая, с длинными, сильными пальцами, неровная от выступающих сухожилий. Суставы увеличены, два почти полностью покрывают шрамы. Ноготь большого пальца неправильной формы — я несколько раз попал по нему молотком в шахте, где добывал золото для танзира. Кое-где еще остались въевшиеся в кожу кусочки руды. За месяцы, проведенные на Севере, почти весь мой загар сошел, но несмотря на это я был гораздо темнее, чем большинство рожденных на Севере мужчин и женщин. Выжженная солнцем кожа, бронзово-каштановые волосы, зеленые глаза вместо привычных Северу голубых. Чужой для Севера, как Дел чужая для меня.

Делила. Чужая для всех нас.

Когда дело доходит до женщин, мужчины всегда оказываются дураками. Не имеет значения, насколько вы умны или насколько проницательны, или сколько у вас жизненного опыта. Умение найти способ запудрить вам мозги дается женщине от рождения. И дайте ей только шанс — она это сделает.

Я знал мужчин, которые спали только со шлюхами, не желая связывать себя никакими обязательствами и утверждая, что это лучший способ избежать затруднений. Я знал мужчин, которые женились только потому что не хотели спать со шлюхами. И встречал таких, которые делали и то, и другое: спали и со шлюхами, и с женами (со своими и с чужими).

Я знал мужчин, которые клялись никогда не спать с женщинами: кто-то желая сохранить предписываемую религией чистоту, кто-то предпочитая мужчин. И уж конечно я знал таких, которые не спали с женщинами просто потому что были кастрированы, чтобы верно служить танзиру или кому-то еще, купившему их.

Но я не знал ни одного мужчины, который — пьяный или трезвый — хотя бы раз не проклинал женщину за грехи, реальные или выдуманные. Женщину или даже женщин.

У меня все было по-другому.

Проклинал я не Дел. Я проклинал себя за то, что оказался таким дураком.

Это я доказал раз и навсегда кто из нас лучше.

Сладкая победа с примесью горечи. Свобода, купленная кровью.

Жеребец насторожился, шумно фыркнул и остановился.

Я уловил движение в деревьях — что-то спускалось со скалы. Больше ничего не было видно — только движение. Что-то стекало с каменных костей оракула. А потом я разглядел нервно бьющий хвост, внимательные глаза, оскаленную пасть. И услышал урчание, которое издает только кошка на охоте.

Слишком поздно жеребец попытался спастись бегством. Кошка была уже на нем.

Упали мы оба. Кошка прыгнула, неуклюже опустилась на холку гнедого и от мощного толчка он не удержался на ногах. Я почувствовал как жеребец выгибается и дергается, а потом валится. Времени хватило только на то, чтобы вытащить из левого стремени ногу — на этот бок падал жеребец. Оказавшись под ним, я рисковал переломом.

Я откатился, подавив болезненный вскрик за секунду до того, как гнедой оказался на земле. Я резко выдохнул, тело дернулось от боли, а я уже жадно втягивал в себя воздух. Я забыл о своей ране. Я думал только о жеребце.

Ругая кошку, я с трудом поднялся на ноги. Это был большой, сильный самец. По белой шкуре рассыпались пепельные пятна.

Я поднял камень и швырнул в кошку.

Камень попал в ребра и отскочил. Кошка только зарычала.

Другой камень, другой удар. Я закричал, надеясь хоть этим отвлечь хищника.

Зубы вонзились в лошадиную холку. Жеребец рыл землю задними копытами, визжа от боли и ужаса.

Мои пальцы сжали рукоять.

— Ну, аиды, баска… Не белка, кошка…

И меч в моих руках ожил.

Голод. Он был голоден.

И ему очень хотелось пить.

Я и раньше чувствовал это в мече. Мне передавались его желания: голод и жажда одинаковой силы. Почти неразделимые, неотделимые друг от друга.

Я чувствовал их в круге. Когда вонзил меч в Дел.

Аиды, баска.

Нет, не думать о Дел.

Жарко. Как жарко…

Лучше думать о жаре, только не о Дел.

Лучше?

Жарко как в аидах, клянусь.

Струйки пота стекали по лбу, рукам, животу. Шерстяная ткань и волосы щекотали влажную кожу.