Да за такое ордена мало!

Твари… стрелять в ответ начали.

Ничего, заливайте коридор плазмой, тратьте заряды… все равно, пока здесь такой ад творится, вы не пройдете. А я полежу спокойненько… благо сзади только лаборатория…

Иридина выгнулась в очередном приступе боли.

— Лера, я умру? Да?

Калерия тоже так считала. Но сказать об этом несчастной девчонке, у которой на теле живого места нету?

— Глупости! Всем больно во время родов. Ты не исключение. Или ты думала — это как маникюр делать?

— Нет. Такое ощущение, что внутри все рвется… Я точно умру.

— Не говори ерунды. А то родишь — уши надеру.

— Лера… если что — ты моего ребенка возьмешь?

Калерия аж задохнулась.

От необходимости отвечать ее спасло то, что Дина выгнулась в новом жестоком спазме. А Лера с присвистом смогла выдохнуть сквозь зубы.

Это ж надо!

Вот тебе и избалованная великосветская капризница!

Вот тебе и лак для ногтей по пятьсот галактов за тюбик!

Вот тебе и платья от-кутюр!

Ребенок — от пирата, из-за которого она умирает… и все-таки…

Дина застонала — и Калерия опять обратила на нее все свое внимание. Вытерла ей пот со лба, попробовала влить вина сквозь стиснутые зубы.

— Вот так, дыши, маленькая, все будет хорошо.

— Лера, обещаешь?

— А твои родители?

— Они от меня отказались. Я не отдам им ребенка! Не хочу! Они его в приют сдадут!!!

Калерия ничего не сказала вслух. Но…

Могут и сдать. Если сенатор от родной дочери отказался, то что он сделает с отродьем пирата?

Хорошо если не убьет.

— Лера!!!

Калерия Вайндграсс вздохнула.

— Дина, я обещаю. Ребенка я воспитаю. И выращу. Но, думаю, ты и сама этим займешься.

Голубые глаза закрылись. На миг. А когда Дина их открыла — в них светился покой.

— Лера, ты замечательная.

Две женщины смотрели в глаза друг другу. И что-то такое проходило в них… дни плена, унижений, боль и страдания, горечь и отчаяние… вот отчаяния уже и не было…

Они молчали, но так много можно сказать одними глазами… так много…

«Дай слово…»

«Клянусь».

«Верю. Ты замечательная».

«Ты обязательно выживешь».

«Нет, я знаю… Больно…»

Дина выгнулась и закричала, отчаянно, как раненая птица.

И в руки Калерии скользнуло крохотное красное тельце, покрытое чем-то вроде слизи… от тельца куда-то внутрь тянулся жгут пуповины…

— Девочка! Дина, у тебя девочка…

На один миг голубые глаза стали осмысленными. А потом помутнели… из влагалища Дины хлынул поток ярко-алой крови, выскользнуло что-то темное… Калерия вскрикнула, заметалась, ища хоть что-то… но и сама видела — это смерть. Не остановить, не удержать…

Она не врач.

Был бы здесь медик, регенератор, да хоть кто! Так нет же…

Калерия не знала, как обращаться с биолабораторией. А Эрасмиус почему-то не оставил инструкций.

Оставалось только смотреть, как подруга уходит… Но все было кончено за какие-то секунды.

Дина дернулась последний раз и замерла в луже алой крови.

Калерия всхлипнула.

Больно, боги, как же больно и как жалко несчастную девчонку, погибшую на пороге свободы.

Калерия не знала, что Дина умерла бы в любом случае. Опыты Эрасмиуса Гризмера не были рассчитаны на хрупкое человеческое тело. За эти девять месяцев организм Иридины износился настолько, что состояние ее внутренних органов соответствовало состоянию внутренних органов стопятидесятилетней женщины. И даже старше.

Ничего этого Калерия не знала. Она просто плакала, держа на руках младенца.

Опустилась на колени, закрыла голубые глаза подруги… Требовательно запищал ребенок.

И женщина пришла в себя. Слезы — потом!

Перевязать пуповину, перерезать, обтереть ребенка, проверить пальцы на ногах и руках… без патологий?

Но девочка была замечательная. Не слишком крупная, но без внешних дефектов.

Только вот глаза…

Калерия не сразу заметила, а когда увидела, чуть не задохнулась от шока.

У человеческих детей, на какой бы планете они ни появлялись на свет, глаза голубовато-серые, бессмысленные…

У этого ребенка глаза были черные.

Черная радужка, такая черная, что не видно зрачка.

Первым порывом женщины было брезгливо отбросить от себя вот это. Человек ли это вообще? Или?..

Но девочка запищала жадно и требовательно, как котенок, задергала кулачками… и на Калерию вдруг накатила волна нежности.

Да будь эта девочка хоть черт с рогами! Это единственное, что осталось на земле от Дины Видрасё. И Калерия не бросит малышку.