Я расхохоталась — с чего бы начать?

— И не ограничивай себя, — добавил он, — только потому, что я твой дед. Найди хороший пример.

— Ну ладно, — подумав, согласилась я. — Однажды я прокатилась на мотоцикле с незнакомым парнем по улицам Барселоны в два часа ночи.

Несколько секунд дедушка шумно нервно дышал. Успокоившись, сурово заявил:

— Никогда больше так не делай!

— Ты же сказал «не ограничивай себя»! (Но я все равно опустила «алкогольные» подробности.)

— Да, да, ты права. — Он взял себя в руки. — И если забыть на миг, что ты моя внучка, это хороший пример. А теперь забудь причины, по которым тебе не следовало этого делать.

— Идет, забыто.

— Держу пари, это была та еще поездочка…

Неожиданно я широко улыбнулась:

— Ой, точно, дедуля! Восторг!

— Вот! — торжествующе поднял он указательный палец. — Если уж вспоминаешь прошлое, делай это с радостью и любовью, потому что все равно ничего не можешь изменить.

Ух ты!

Нет, правда, ух ты!

Эта простая мысль помогла мне обрести свободу более, чем все остальные идеи, вместе взятые. Это гораздо лучше любой книжки по психологии.

— Делайла, жизнь полна боли и красоты. Это путешествие, опыт познания. Ты всегда училась на собственном опыте, а не просто наблюдая или слушая, — и не надо этого изменять. Не стоит изменяться сейчас — ты еще слишком молода.

— Мне почти тридцать, дедушка. День рождения через две недели.

— Неверно, тебе всего тридцать. Почти. Послушай своего семидесятипятилетнего деда, у тебя еще вся жизнь впереди.

Я обняла дедушку, и в этот момент оркестр начал играть Синатру, «Вот поэтому истинная женщина — странник».

Я широко улыбнулась. Нет, надо же, из всех возможных песен…

— Дед, потанцуешь со мной?

— С удовольствием, Маленькая Милашка. Я так рад, что ты вновь улыбаешься.

Мы вышли на танцпол, дед обернулся ко мне, и в глазах его вспыхнул дьявольский огонек.

— А хочешь улыбнуться по-настоящему? — предложил он.

— Еще бы!

— Тогда смотри, — тихонько сказал он.

Дед закружил меня, я заметила Пэтси, идущую в нашу сторону, но совершенно ничего не подозревала, пока дед вдруг резко не выставил ногу, и…

О мой Бог!

Пэтси взлетела в воздух. Я закрыла глаза, чтобы не расхохотаться в полный голос. Когда услышала, как она с громким стуком упала на пол, открыла глаза, повернулась к деду и потрясенно прошептала:

— Не могу поверить, что ты на такое способен!

Он довольно хихикнул, как маленький мальчик.

— Способен, — прошептал он в ответ. — Тетка давно на это напрашивалась. — И, мгновенно сменив тон, обернулся и воскликнул: — Пэтси! Простите! — Он переживал, суетился, наклонялся, чтобы помочь ей подняться. — Вы в порядке?

— Да. — Пэтси отряхнула крошки с платья. — Вполне. Я сама налетела на вас. Спасибо, что помогли встать.

— Мне это доставило удовольствие, Пэтси.

— Мне тоже! — не могла удержаться я.

Оркестр играл «Унеси меня на луну», и я кружилась, как балерина, а мой дедушка, который выглядел, как Уоррен Битти, танцевал, как Фред Астер, и пел мне на ушко, как Фрэнк Синатра, заставлял меня чувствовать себя самой счастливой девушкой на свете.

Ближе к концу вечера я решила вернуться к себе и поискала взглядом Дейзи, чтобы попрощаться. Ее нигде не было. Кто-то говорил, что видел, как она уходила в дамскую комнату, и я направилась туда.

— Дейзи? — окликнула я, открыв дверь. И услышала, как кого-то тошнит. — Ты здесь?

— Да, — слабый голос в ответ. — Здесь, в конце.

Я подошла к последней кабинке, из-за двери которой доносились характерные звуки.

— Ты в порядке? — постучала я. — Впусти меня.

Щелкнула задвижка, я толкнула дверцу. Моя сестра, все еще в свадебном платье, стояла, привалившись к стене, а глаза у нее заплаканные.

— Что случилось?