До конца жизни Анна Ивановна оставалась деятельной, активной, доброй и приветливой женщиной. В конце войны она взяла, из подмосковного детского дома маленькую девочку — Лену Ведникову — и переиначила ее имя на свой лад — Леля. Так вдвоем и жили.

Когда Леля вошла в возраст невесты, Анна Ивановна не на шутку испугалась, что может остаться одна, но постепенно примирилась с этой мыслью и стала даже легонько подталкивать Лелю к активности, хотя и было заметно, что делалось это не очень искренне.

Леля любила Анну Ивановну, ей было хорошо в этом доме со старинной вычурной мебелью красного дерева, картинами в пышных багетах, афишами и фотографиями знаменитых артистов с дарственными надписями. В амурных делах она проявляла боязнь и неуверенность, так как была не вполне хороша собой, да и сами условия жизни в доме Анны Ивановны не очень стимулировали ее к самостоятельности.

Как говорится, от добра добра не ищут. Незаметно она раздобрела, ее больше тянуло прикорнуть на диванчике.

Шло время. Леле перевалило за тридцать, и вопрос об устройстве личной жизни почти потерял актуальность. Правда, Анна Ивановна еще обещала найти ей жениха, но тема эта затрагивалась все реже и реже. Зато все чаще и чаще стали возникать разговоры о наследстве. Анна Ивановна намеревалась все, чем богата, передать Леле и оформила официальное завещание.

Уже много лет в доме Анны Ивановны работал вокальный кружок, а вернее, вокальный класс, причем вполне профессиональный, хотя она трудилась совершенно безвозмездно. Не сумев себя реализовать до конца в вокальном исполнительстве, Анна Ивановна нашла себя в качестве музыкального педагога и отдавалась этой работе самозабвенно, как и всему, что она когда-либо делала. У нее способные молодые люди готовились к профессиональной карьере вокалистов. Не все, конечно, стали артистами, но все сохранили в своем сердце любовь и благодарность к этой женщине за приобщение к миру высокого искусства, за радость общения в ее доме, который был и их домом, радушным, веселым и добрым.

Когда Анна Ивановна умерла, ребята еще долго собирались здесь по средам и субботам, пели, музицировали, вспоминали. Всем хотелось, чтобы все оставалось так, как было при Анне Ивановне. Но как ни старайся, а Анны Ивановны нет, не осталось души, которая объединяла прежнее сообщество. Встречи становились все реже и постепенно сошли на нет.

Дело № 23385.

В то самое время, когда следователь Петрушин аккуратно выводил на картонной папке вышеозначенный номер, присвоенный новому уголовному делу, в правлении общества охраны природы шло совещание. Вел его председатель правления Николай Семенович Бурдин. За длинным столом сидело человек десять сотрудников аппарата. Бурдин — худощавый, интеллигентный на вид мужчина лет под шестьдесят — заканчивал выступление. Он прохаживался по кабинету, как учитель на уроке, жестикулировал, играл очками.

— Задачи, товарищи, большие. Вы знаете, какое сейчас значение придается охране природы. Это дело стало поистине всенародным. Ну а мы, как вы понимаете, на самом переднем крае. Мы стали сегодня большой и авторитетной силой. А значит, что и отдача наша может и должна возрасти. И поменьше компромиссов, товарищи. Я понимаю, это сложно, но нужно всегда помнить, какую цену платит природа за наши уступки. У меня, пожалуй, все. Кто желает высказаться?

Как часто бывает в таких случаях, установилась тишина, служащие потупились, словно не выучившие урока школьники. Бурдин испытующе обвел взглядом лица подчиненных.

— Вы, Сергей Анатольевич? — уловив решимость своего заместителя Симонина, спросил Бурдин.

— Да, если позволите, — Симонин — плотный, с залысинами человек лет пятидесяти с лишним, в строгом элегантном костюме— прокашлялся. — Товарищи, я целиком и полностью согласен с выводами Николая Семеновича. Хочу в дополнение коснуться вот чего. Несколько лет назад, как вы знаете, мы проявили весьма полезную инициативу: организовали заготовку у населения цветочного посадочного материала и поставку его в разные нуждающиеся в цветах районы и организации. За истекший период мы смогли воочию убедиться в плодотворности этой идеи. Наша продукция нужна позарез. Цветущие бульвары и скверы, улыбки людей — это ли не благодарность за наш скромный труд! Так вот, есть возможность расширить заготовки и, я думаю, Николай Семенович, надо этим заняться в самое ближайшее время.

Бурдин почему-то отреагировал на инициативу кисло, без энтузиазма, даже как-то поморщился с досады.

— Здесь есть сложности, Сергей Анатольевич. Возможности нашего аппарата ограниченны... Да и коммерческого опыта недостаточно.

— Вот именно, — поддержала Бурдина главбух общества Софья Ивановна Скрябина — тощая дама с прокуренным хрипловатым голосом. — Я считаю, что эту затею вообще пора прикрыть. Устав нашего общества такие операции ,не предусматривает. Они не соответствуют ни целям, ни функциям общества.

— И так всегда, — укоризненно заметил Симонин. — Стоит только проявить полезную инициативу, предприимчивость, как тут же вы нам уставы и параграфы. Нельзя же так, в самом деле! От нас сегодня деловитость требуется, де-ло-ви-тость. Кому мы приносим вред нашими цветами, скажите, кому?

— Резон есть, конечно, — вяло заметил Бурдин.

Симонин вопросительно посмотрел на него, озадаченный двусмысленностью замечания. Бурдин забегал зрачками, суетливо надел очки и подытожил:

— Ну ладно, обсудим, обдумаем. А на сегодня закончим.