— Значит, сведения, сообщаемые в автобиографии,—ложь,— констатировал Ворожищев.

— Ну да! Фронтовик, контуженный — такое вызывает уважение. Но это далеко не первая и не последняя ложь Ветрова. Трудовой стаж, по его документам, начинается у него якобы с 1924 года, то есть с пятнадцати лет. По другим сведениям, он в это время еще учился в школе. И вот я думаю: не организовал ли Александр Карпович себе шизофрению сам?

— Чтобы избежать отправки на фронт?

— Вот именно.

— Но ведь выписка из истории болезни подлинная,—сказал Ворожищев.

— А болезнь могла быть мнимая. Симуляция. Как видно, Ветров никогда не стеснялся в выборе средств. Обманы и подлоги— это стиль его жизни.

Чтобы выяснить, болел Ветров шизофренией или нет, Гольст вынес постановление о назначении посмертной судебно-психиатрической экспертизы.

Следственная группа, возглавляемая В. Г. Гольстом, работала в тесном взаимодействии с уголовным розыском. Непосредственное участие в расследовании принимал капитан Леонид Витальевич Самойлов, опытнейший работник городского управления внутренних дел. С Владимиром Георгиевичем они встречались чуть ли не ежедневно.

Как уже говорилось, Гольст не исключал возможность, что к исчезновению Ларисы Ветровой и гибели ее родителей мог быть причастен один и тот же человек. Розыскное дело Ларисы было затребовано из Быстрицкого отделения милиции. Владимир Георгиевич попросил Самойлова обратить особое внимание на тот факт, что девочку незадолго до исчезновения видели якобы с незнакомым мужчиной.

Снова и снова были допрошены соседи Ветровых по даче. Где, когда видели Ларису с тем человеком? Как он выглядел? Из местных ли? Капитан тщательно изучил картотеку лиц, состоящих на учете в районной милиции.

Когда следователь поинтересовался у Самойлова результатами, тот ответил:

— По существу, Владимир Георгиевич, никаких определенных примет о том мужчине никто сообщить не может. Более того, я так и не нашел ни одного человека, который бы лично видел Ларису с ним. Короче, тетя Маша слыхала, что бабка Дарья видала...

— Считаете, сплетни?

— Похоже.

— И все же надо искать возможного соблазнителя.

— Разумеется,—кивнул Самойлов.—Но...—он улыбнулся.—

У кого это из писателей: трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно...

— Если кошки там нет,—тоже с улыбкой закончил Гольст.— Однако, как говорится, дыма без огня не бывает. Лариса, судя по показаниям знакомых, была не по годам развита, с мальчиками заигрывала.

— Уж кто действительно не по годам вел себя с представителями противоположного пола, так это ее старший брат,—заметил капитан.

— Борис?

— А кто же еще. Родители, мне кажется, закрывали глаза на то, что их сын слишком рано узнал женщин.

— Есть факты?

— Судя по тому, что говорят соседи и знакомые... Когда родители и сестра бывали на даче, Борис приводил девушек на городскую квартиру. А когда пустовала дача — заявлялся с компанией туда. Причем женщины каждый раз были разные. Некоторые значительно старше самого Бориса.

— А может, родители об этом ничего не знали?—высказал предположение следователь.

— Трудно поверить,—ответил инспектор уголовного розыска.— Я понимаю, парень он привлекательный...

— Интересный,—согласился Гольст.

— Но ведь родители должны были как-то сдерживать его. Воспитывать, что ли, цельность, высокие нравственные качества,— увидев, что следователь задумался, капитан спросил:—Появилась какая-то идея?

— Очередная. Я вот что думаю: а не замешана ли тут ревность? Точнее, месть на почве ревности?

— Возможно. Или месть за попранную честь сестры, дочери...

— Вот-вот,—подтвердил Гольст.—Поработайте в этом направлении.

— Хорошо,—кивнул Самойлов.

Через несколько дней капитан сообщил Гольсту, что в прошлом году у Бориса Ветрова была какая-то неприятность, связанная с одной девушкой — Мариной Зубовой. А этой весной вернулся из армии брат Марины — Виктор и якобы обещал рассчитаться с Борисом. Более того, Виктора Зубова вроде бы видели в Быстрице незадолго до трагических событий на даче Ветровых.

Гольст решил побеседовать с девушкой. Марине только-только исполнилось девятнадцать лет. Она очень смущалась.

Тактично, без нажима Владимир Георгиевич все же сумел добиться от нее показаний.

— В прошлом году я лежала в городской больнице...—начала рассказывать Зубова.

— А что у вас было?

— Ревмокардит. Там красивый двор, как парк. Гулять можно. Сижу я как-то вечером на скамеечке, смотрю, идет Боря Ветров. В белом халате...

— Вы были знакомы раньше!

— Ну да! Я знала, что Боря учится в медицинском. Он подошел ко мне, поздоровался, поинтересовался, что со мной. Я сказала, что лежу в четвертом отделении. А он в то время был на практике, и как раз в ту ночь у него было дежурство. Боря спросил, в какой я палате. Когда поужинали и легли спать, он пришел. Говорит — пойдем, послушаем музыку, а то, мол, здесь скучища. Я пошла. А что? Действительно, в больнице от тоски не знаешь, куда деваться. Он повел меня на другой этаж. Зашли в какую-то комнату. Там были только столик и лежанка, обитая дерматином, ну, как в больницах бывает. В комнате находился еще один врач, вернее, практикант, как я потом поняла...