— Старый лангуст, — кричала она, — креветка. Ты целый день корпишь над своими идиотскими конторскими книгами, набиваешь свои карманы этими никому не нужными: деньгами, а кругом — смотри, что делается.

С этими славами она больно ткнула его в переносицу термометром (это и был разбудивший его твердый предмет).

— Всего десять градусов! Это в июле! Это в июле! Что же будет дальше? Вот тебе (она подбежала к окну и распахнула его, дав холодному ветру овеять ее плохо защищенного супруга).

— Ты рад? Ты рад? Я тебя спрашиваю! Ты рад?

Господин Сюпрэ с тоской посмотрел на нёбо и на свой роскошный халат, к которому он не смел притронуться. Но взгляд его был все же подмечен.

— Ха, ха, ха. Он, видите ли, хочет спастись от всеобщего замерзания, нарядившись в эту дурацкую попону. Он не понимает, что я обречена на гибель. Сию же минуту поезжай к премьеру. Пусть правительство прекратит это безобразие… Слышишь… Поезжай и ткни ему в нос этим градусником.

— Но я же был у премьера вчера, — пробормотал Сюпрэ. Звук его голоса и оказался той каплей, которая должна была переполнить чашу терпения его красивой половины. Швырнув в него термометром, упала она в кресло и разразилась столь раздирающим воплем, что, казалось, в прелестное ее горло был вставлен свисток, подобный свистку паровоза.

— Спасите меня, — спасите, — кричала она, — я думала, что вышла замуж за человека, а на самом деле повенчалась с безмозглой сардинкой. Мама всегда ненавидела эту химеру! У меня было много женихов, а я вышла за эту треснувшую глыбу и вот обречена на замерзание. Спасите меня, спасите меня!

Господин Сюпрэ кинулся в свой кабинет; схватил со стула халат, в который и оделся, пробегая по коридору мимо изумленной прислуги. Там он позвонил премьеру.

— Ну, как? — спросил он, от холода и страха стуча зубами о трубку.

— Плохо. Черт знает, что делается в Париже. Воззваниям никто не верит. Я боюсь, чтоб дело не кончилось…

— А вы не думаете, что профессор Гампертон ошибается?

— Кто их знает, этих астрономов. Солнцу градусника, не подставишь под мышку. Между прочим, в «Humanite» пишут, что нельзя: допустить отъезда одних богатых. Банкира Дюко с женой толпа сейчас вытащила из автомобиля и оттеснила от вокзала.

— Нельзя ли договориться с социалистами?

— Попытайтесь.

— Если бы знать наверное, что будет с солнцем…

Господин Сюпрэ положил трубку. Он вышел на балкон своего кабинета, выходивший на Елисейские поля. Резкий холодный ветер мгновенно забрался под роскошные полы его халата, и вместе с ветром донесся гул толпы с площади Согласия. Он ясно вообразил себе, как с темного неба сыплет густой снег, как замерзает Сена, как целый день мерцает огонь в его огромных каминах. Пожалуй, толпа нищих и обрванцев ворвется тогда в эти роскошные просторные залы и расположится тут лагерем. Он опять подошел к телефону.

— Господин Клермон? Как дела в конторе?

— Пока все благополучно, сударь. Что слышно о солнце?

— Все вздор. Немедленно доставьте мне всю наличность…

— Всю наличность?

— Да.

Он положил трубку и позвонил дворецкому.

— Антуан, — спросил он, — барыня дома?

— Они уехали к госпоже Дюко.

— Подите немедленно на рынок и купите самое скверное и дешевое платье. Мужское и дамское…. Полный комплект…

— Платье?!

— Ну да… и чем хуже, тем лучше.

Антуан вышел. Господин Сюпрэ подошел к огромному глобусу, стоявшему в углу и поддерживаемому тремя бронзовыми титанами. Он повернул его вокруг оси и задумчиво скользнул взглядом по тропической полосе.

«Какая масса воды, — с. досадой подумал он: — или вода, или пустыня».

. . . . . . . . . . . .

Тут Пьер Бенуа умолк и лукаво поглядел на мистера Берроуза.

— Однако, — пробормотал тот, — ваш стиль сегодня…

— О, м-р Берроуз, когда пишешь в России, не надо забывать о цензуре… Но нужно также помнить, что цензор обычно читает только…

— Начало? А, теперь я понимаю… Вам угодно продолжать?..

— Нет, нет, теперь я передаю оружие в руки сильнейшего.

М-р Берроуз с величественным смущением покачал головой. Подумав с секунду, он процедил сквозь зубы:

Английский пароход «Эдуард VII» с грузом бензина вышел из Тулонской гавани, набитый людьми до того, что вода почти заливала иллюминаторы переполненных кают. И все-таки на пристани оставалась многотысячная толпа людей, не попавших на пароход. Они кричали, проклинали, грозили кулаками. Но французский берег скоро превратился в чуть заметную серую пелену, чайки закружились над пароходом, и соленый ветер освежил и успокоил тревожно бившиеся сердца людей.