Опять только шипение факела и тяжёлое дыхание нескольких десятков грудей.

— Одно ещё!.. — задумался штейгер.

Толпа теснее сомкнулась вокруг.

— Этот Воскресенский рудник выходит в старый, в Знаменский. Кто работал там?

— Один Иван.

— Иван! Ну, он плох. Работал да забыл. От него и слова не допросишься.

Иван в это время, словно и не о нём речь шла, пристально всматривался в глубину штольни, даже выпрямился; подслеповатые глаза раскрылись, по лицу бежали какие-то тени. Старческое, всё в морщинах, оно, то и дело, меняло выражение. То ужас, то какая-то радость, то недоумение… Даже руку ко лбу приставил, словно оттуда, из той чёрной тьмы, прямо в лицо ему бил сильный, ослепляющий свет.

— Мог бы он нас вывести, — сказал один рабочий. — Он работал. Да куда, у него и слова нет нынче… Десять лет молчал!

Но тут случилось совсем неожиданное дело.

Иван схватил за руку рядом стоявшего парня и показал ему рукою прямо в глубь штольни. Того так и шатнуло, когда он взглянул в широко раскрывшиеся очи старика.

— Не в себе… — зашептали кругом.

— Иду! — звучно крикнул старик Иван, словно отвечая кому-то.

Толпа отхлынула прочь от него.

— Иду, иду! — повторил Иван.

Подошёл штейгер с факелом. Иван к нему обернулся. Лицо точно озарено каким-то внутренним светом.

— Видишь… Христос!.. Шестьдесят лет не было, сегодня пришёл… Вон он… Вон… Зовёт, всех зовёт!

— Куда?.. Кто?..

— Христос, говорю… Вон… Белый стоит… Рукой манит… Иду, иду, Господи!..

И совершенно неожиданно он выхватил факел из рук штейгера и высоко поднял его над собою.

— Христос спасёт… Всех спасёт. Иду, Господи, иду!.. Вон он, вон он — Милостивый… И старик мой с ним. Иду… Иду…

Не оглядываясь назад, не опуская высоко поднятого факела, старик, словно разом окрепший, двинулся прямо в глубину штольни уверенным, твёрдым шагом. Кто дал силу его слабым ногам, кто выпрямил эту впалую грудь? Не узнать было Ивана. Штейгер, после минутного колебания, махнул рукою рудокопам, и те, вместе с ним, сдерживая дыхание, не смея проронить слова, двинулись за стариком. Казалось, действительно, какая-то чудесная сила вела его. Не глядя вниз, он обходил зиявшие там и сям провалы, переступая через громадные камни, выпавшие из скривившегося от старости свода. По дороге штейгер велел зажечь ещё несколько факелов, и чёрные клубы дыма ползли за молчаливой толпою, то отражая на себе багровое зарево пламени, то пропадая во мраке, ещё тяжелее густившемся позади. Попадая под колыхавшийся свет факелов, выступали влажные своды и стены. Изредка в самое пламя падали капли, просочившиеся сверху, и шипели в нём, словно перед смертью испуская свой последний вздох.

— Иван! — позвал его кто-то из шедших позади.

Тот не обернулся; всё также пристально, не отводя глаз, он всматривался на кого-то, видимого ему одному.

— Иду, Господи, иду!.. — повторял он только по временам, и как-то странно было слушать его голос таким сильным, точно он выходил из молодой здоровой груди.

Какое возбуждение подняло истощённые силы и в последний раз раздуло их ярким пожаром?

— Кто там? — догнал его штейгер. — Кого ты видишь, Иван?

— Давно не было… Мальчиком был, видел… Вон он, белый весь… Осиянный… Во тьме словно солнце грядущий… Иду, Господи, иду!

Больше уже не расспрашивали его.

Штольня упиралась в скалу, и точно что-то озарило старика.

— Тут он прошёл… Тут… Вон ещё свет его виден… — указал он на глыбы земли в стороне.

Рудокопы живо принялись за лопаты.

Несколько ударов на мягкую породу — и оттуда хлынула такая сильная струя воздуха, что чуть не сорвала она и без того колыхавшееся пламя факелов. Очевидно, штольня когда-то продолжалась здесь, но осыпавшиеся своды и стены в одном месте засорили её и именно там, где она обходила скалу.

Не успел ещё образоваться выход, как старик уже скользнул в него.

— Вон Он… Вон Он… Иду, иду! — послышалось оттуда, и в отверстие блеснуло красное зарево факела, бывшего в руках у Ивана.

Люди проползли за ним.

Штольня здесь была выше. Тут всё пробивали в твёрдой породе. Свет выделял из мрака то стены утёсов, то гребни и рёбра кремневых пород, то белые прослоины мрамора. Здесь воздух стремился точно в трубу, пламя колыхалось во все стороны, людям было холодно. Какой-то горный поток протачивал стену, с громким ропотом пробегая по подземному ходу и извиваясь от одной стены к другой. Скоро встретился чёрный зёв какого-то провала. Ключ с громким шумом срывался вниз и исчезал в какой-то бездне. Иван, всё также высоко держа факел, обошёл опасное место, будто вовсе не видя.

— Дяденька, а дяденька? — прижимался малолеток к сумрачному рудокопу.

— Чего? — шёпотом спрашивал тот.

— Иван… Старик-от, кого он видит?

— Молчи… Сила ведёт… Нездешняя сила!..

Эта штольня принадлежала ещё Воскресенскому руднику. Её давно бросили, выработав всю руду. В крепкой породе трудились здесь. До сих пор незыблемо стоят стены и своды. Тут Иван вдруг остановился.

— Что ты?

— Стоит… Он стоит… Слышите?.. Слышите?.. — и Иван наклонился вперёд, словно стараясь не проронить каких-то звуков.