Отец Тихон убеждал князя:

— Прогонять людей на верную смерть, это не по-христиански.

— А если они умрут в городе, будет лучше? А погромы, это лучше?

— Необходимо посылать людей на заготовку всего съестного в леса. Собирать орехи, ягоды, грибы, ловить рыбу. Осенью просить охотников заготавливать мясо медведей…

— Засаливать мясо и рыбу нечем. Кто знает, вернутся ли наши купцы, уехавшие за солью, или нет? Время-то лихое.

— Бог милостив! Переживем зиму!

— Надеюсь…

У ворот города стоял оборванец. Его одежда истлела, и едва держалась на его мускулистом теле. Стража от скуки забавлялась над ним, просила денежку за вход в город, хотя точно знала, что у него нет ничего. Мужчина лет двадцати пяти крепкого телосложения, отшучивался, показывал фокусы. Охранники дали ему поесть, но не хотели отпускать. Уж очень забавный был мужик.

Неожиданно настроение у стражников резко изменилось.

— Прочь! Прочь! Дорогу князю! Запыленный и уставший отряд всадников приблизился к воротам. Створки ворот распахнулись, готовые пропустить отряд, но князь, ехавший во главе, остановился. Он почему-то внимательно смотрел на пришельца.

Глаза их встретились.

— Вот этого завтра ко мне! — дружинники увели мужика, лишив стражу развлечения.

— Зачем он тебе, князь? — поинтересовался сотник.

— Не знаю. Он нищий странник, но взгляд у него не раба. Этот человек не имеет одежды, но у него много ума и жизненного опыта.

— Как можно увидеть такое в человеке?

— Глаза умные, смотрят с достоинством.

Утром князь вызвал к себе Звягу и Афанасия.

— Доброго здоровья тебе, князь! — вошли с приветствием Звяга и Афанасий.

— Многая лета тебе, князь.

— Вам тоже пребывать в добром здравии! Дай команду, чтобы привели вчерашнего мужика.

— Он уже здесь, — откликнулся Афанасий.

— Пусть заходит.

Вошедший был совершенно не похож на вчерашнего нищего. Одет прилично и выше ростом.

— Кого ты привел? — Василко посмотрел на Афанасия.

— Он просто побывал в бане. Не мог же я привести его к тебе в той одежде.

— Проходи, садись. Как зовут тебя, странник? — князь указал рукой на лавку.

— Мать в детстве звала Еремей.

— Откуда путь держишь?

— Путь мой долгий и трудный, много где был, много всего видел.

— В битвах участие принимал?

— Нет. Я был рабом во многих странах. Строил крепости.

— Ты знаешь, как устроены заморские твердыни?

— Знаю князь.

— Может, ты лазутчик?

— Твоя крепостная стена, гнилая. Она похожа на забор, который может повалить ветер. Поэтому лазутчику делать здесь нечего.

— Какая же она должна быть?

— Стена крепости это не частокол, а высокое, мощное строение, которое может выдерживать удары камнеметательных орудий и труднодоступной для ворогов. Толщина стены должна быть до восьми локтей. Устройство ворот должно быть таким, чтобы никакой таран их расшибить не мог.

— Мудрено ты говоришь. Таких стен нет на Руси.

— Вот и колотит всех Батыга.

Пропустив дерзость, Василко быстро взглянул на своих друзей, будто ему потребовался совет и поддержка.

— Что делать будем?

— Ты о чем? — не понял Звяга.

— Я вас вызвал как раз по строительству лесных селений и крепости. Будто по заказу, пришел человек, ведающий в этом деле. Но как довериться ему?

— Не похож он на лазутчика и ворога. Присмотрим за ним.

— Нет, смотреть за ним не надо, если станет в наш строй, пусть работает не за страх, а за совесть. Послушай, Еремей! Мы приглашаем тебя к нам. Строить надо много и умело.

— С радостью, но я человек пришлый. Кто слушать меня станет?

— Отныне ты — боярин мой. Кто посмеет ослушаться, тебя, тот не услышал князя.

— Благодарю тебя, князь.

— Как звали отца твоего?

— Мой отец, киевский боярин, звали его Федор.

— Почему сразу не сказал, что ты потомственный боярин?

— Никто бы не поверил, только вызвал бы смех и недоверие.

— Ты прав, Еремей Федорович. Если все так, как ты говоришь, то тебя послал ко мне сам Бог.

— Не сомневайся, Василко Олегович, я все сделаю.