— Господи, неужели про нас кто-то помнит? — она смотрела такими счастливыми глазами, что было страшно. — Вы уж напишите, чтоб к нам фельдшер ходила, а то она никогда не торопится, а дедушка безъязыкий. Ни попросить, ни пригрозить…

— Конечно, напишу, — кивала я. — Вы еще расскажите, как с дедушкой познакомились.

История была банальной, но мне почему-то было не по себе. Хотелось посмотреть на детей, которые бросили больных родителей в Богом забытой деревне. Хотя лукавила я, неохота мне было смотреть на этих детей. Что я, мало уродов видела?

— Спасибо вам, что не забыли, что приехали, — бабка, морщась от боли, махала нам вслед, по щекам у нее текли слезы. — Приезжайте летом. У нас летом красиво. И ночевать у нас можете.

— Обязательно приедем, — я помахала в ответ, точно зная, что ехать сюда не буду и ночевать не стану. Хотя зачем портить людям настроение? Я улыбалась.

Мы еще немного полазили по разрушенной церкви. Сквозь дырявую крышу катился водопад солнечных лучей. Где-то курлыкали голуби и, наверное, это было к счастью.

— Порадовали старушку, — сказал фотограф.

— И не говори, — вздохнула я. На душе все еще было зябко, поэтому я жмурилась на небо, впитывая ленивое солнечное тепло.

Он кивнул и стал снимать, как падает солнце на проломленный дощатый пол.

Было почти одиннадцать вечера, когда мы вернулись в город. Выходные я провалялась, приходя в себя после шестичасовой машинной тряски. В понедельник редактор спросил меня, как съездили. — Съездили хорошо, потому что вельми трогательная история. Он покивал, вытряхнул из бороденки остатки чипсов, сказал: «Ну давай, пиши» и ушел что-то жевать, что-то макетировать и о чем-то аськаться с виртуальными любовницами.

Писать почему-то не хотелось. Я маялась перед монитором, а через полчаса позвонила женщина из бабкиной деревни и сказала, что Антонине Филипповне в пятницу стало плохо с сердцем, и она умерла до прихода фельдшера, но перед смертью повторяла, что ее не забыли. Женщина с аппетитом расписывала похороны, как убивался дед, как давали телеграмму детям, как долго ехали на кладбище, потому что тракторист запил, и дороги не чищены. Упомянула, что Антонина Филипповна умерла с улыбкой. Про улыбку, думаю, женщина врала. А вот, что бабка, которая считала себя брошенной даже собственными детьми, скончалась от счастливого стресса, это был факт. Тетенька это не отрицала. Она любила, чтоб было интересно, да и вообще, ей платили за новости, и она старалась не перечить.

— Вы уж напишите, — попросила она. — Все-таки Антонина Филипповна думала о вас. Перед смертью.

— Обязательно, — пообещала я и положила трубку.

«Глупость какая-то», — подумалось вдруг. Во рту стало противно, захотелось на воздух.

Пошла к редактору. Тот сразу отложил шоколадку. Помолчал, выдерживая скорбную паузу, поскреб что-то в бороде.

— Плохо, — наконец, сказал он. — Деньги на бензин потратили, темы не будет. Что я буду ставить в толстушку? Придется тебе голой сняться.

Это была его любимая шутка, предполагалось, что она вызывает жгучий стыд и желание совершить немедленный трудовой подвиг.

— Сам туда голый снимайся, будешь пользоваться бешеным спросом, — психанула я и ушла. Жаль двери у него не было, я бы хлопнула.

Через пять минут он приперся в мою комнату с шоколадкой и сладким выражением лица.

— Прости, малыш, — сказал он, протягивая недоеденную плитку. — Я не знал, что ты примешь это так близко к сердцу…

Все он знал. И то, что я про него думаю, и то, что ненавижу замурзанное слово «малыш». Малышом зовут мелких собак и особенно глупых любовниц. Хуже него только «цыпка» и «пуся». Я выдавила улыбку примирения:

— Хорошо, Гришенька, что ты меня понимаешь.

Его передернуло: начальник, которого держат лишь потому, что нет другого, обладает обостренным самолюбием и терпеть не может уменьшительно-ласкательное сюсюканье.

— А у тебя есть еще что-то? — почти застенчиво поинтересовался он.

— Да, Гришенька, конечно, Гришенька, у меня есть еще одна тема. И там точно никто не умрет до следующего номера, потому что уже все умерли, тема архивная, но нам покатит… — мурлыкала я. Утютю, мой сладкий, и тебя вылечат…

Мы расстались, восторженно глядя друг на друга. Он отправился аськаться с бабами, жалуясь на хамку-подчиненную. А я полезла в свою болталку, где веселые, вечно похмельные админы, икая с утра вчерашним пивом, растормошили и успокоили, как могут успокаивать люди, у которых все проблемы связаны только с железом.

— Да, не повезло, — сказал один.

— Такая вот, блин, эвтаназия получилась, — посочувствовал другой.

Третий послал десять поцелуйных смайликов и ушел ломать врагам сервер. В общем, понимание я встретила.