— Нет, Аника, нет, это все не то! — поднявшись, поэт воздел руки вверх. — Твой голос я слышал сотни раз, и он поистине прекрасен, но я хочу иметь возможность видеть тебя рядом со мной. Всегда видеть тебя рядом со мной…

— Не понимаю, о чем вы?

— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — последние слова буквально сорвались с его языка. Он не хотел говорить это вслух, но когда сказал, не пожалел об этом. Потому что на душе вдруг полегчало.

— Это моя мечта, — пытаясь сгладить суровую резкость правды жестом оправдания, он склонил голову перед певицей.

— Вы с ума сошли! — путь от раздражения до страха был коротким. Певица поняла, что этот человек, кем бы он ни являлся, несомненно, одержим.

— Убирайтесь! — Аника двинулась в сторону, но он схватил ее за руки и прислонил к себе. Она уловила его ледяное дыхание. Сердце ее замерло от испуга. В этот момент она не знала, чего бояться больше: дальнейших действий необузданного поклонника или своих собственных слов, которые способны были спровоцировать его на эти самые действия.

— Знаешь, на что я пошел, чтобы увидеть тебя, Аника? — поэт дрожал от возбуждения. Только теперь оно было вызвано не предвкушением встречи, а ослепляющей похотью.

— Ты даже представить себе не можешь, что я отдал в обмен на это, — его руки обхватили ее лицо.

Он потянулся, чтобы поцеловать ее в губы, но она успела отвернуться.

— Уйди прочь, животное! — понимая, что своим поведением только разозлит безумца, Аника все равно не могла воздержаться от летящих с языка бранных слов.

Люций как-то странно посмотрел на нее, но в глазах его не было обиды. Они были затуманены пеленой безумия. Так выглядят глаза зомби. — Ты не понимаешь… — Уйди!

— Не гони меня, не надо…

Внезапно Люций вспомнил, как утопал в мечтах, взлелеянных совершенством любимого образа. Целый год он страдал от неразделенной любви. Но была надежда. А что теперь? Он будет вынужден страдать всю жизнь?

— Я прошу.

— Нет, это уже слишком, — певица сделала еще одну решительную попытку и, наконец, вырвалась из его железной хватки.

— Кто-нибудь! Помогите! — закричала она, пятясь от поэта в сторону гримерной.

— Звать не пойми кого только для того, чтобы прогнать меня прочь! Скажи мне, я тебе совсем не интересен?

— Оставь меня в покое!

Не говоря больше ни слова, Люций пошел на нее. Губы его, дрожа и расползаясь, обнажили острые клыки. Лицо его похоронило всякую надежду, и с ужасом она увидела в его глазах безжалостную ярость.

— Быстрее! Быстрее же! — кричала певица кому-то за спиной.

На свою беду Люций услышал сбивчивый топот слишком поздно. Когда они появились в коридоре, он не был готов к горячей встрече.

— Что произошло? — спросил один из них, подбежав к поэту.

— Он! — Аника ткнула пальцем в незнакомца, — … пытался напасть на меня!

— Это ложь! — вскричал Люций и снова бросился к певице.

Трое дюжих стражников скрутили его в считанные секунды. Двое из них схватили его за волосы и приподняли голову.

— Откуда он взялся, госпожа?

— Сама не знаю. Появился из ниоткуда, — певица указала на выход. — Выставите его за дверь. Немедленно! — она бросила последний взгляд на поэта, и взгляд ее был полон отвращения.

— Может, сдадим его скобрам? Пусть разбираются.

— На них мало надежды. Или вы хотите убедить меня в том, что мне не стоит доверять своей охране?

Больше вопросов стражники не задавали.

— И сделайте так, чтобы я больше никогда не видела этого человека.

— Опомнись, Аника! — кричал поэт, но слова его тонули в аплодисментах публики, которая уже начала приветствовать любимицу Менкара.

Звуки ее удаляющихся шагов он услышал одновременно с тем, как заплакал. Слезы текли по щекам, но не жгли плоть, как раньше, когда он плакал из-за своей слепоты.

День близился к своему завершению, но ни звонка от адвоката, ни самого адвоката не было.

Предал.

Эта мысль пугала.

Сукин сын.

Виктор зря на него понадеялся. Но другого выхода у него не было. Хотя…

Что бы на его месте сделал Великий Сошо? Правильно, он бы просто сбежал.

Боковым зрением Виктор уловил какое-то движение за решеткой камеры. Обернулся. И увидел шефа полиции. Тот стоял, прислонившись к двери, и наблюдал за арестантом.

— Как вы себя чувствуете, мистер Мурсия? — спросил Антон Варга, не забыв при этом улыбнуться.

Как же надменно смотрелась эта обманчивая улыбка на его упитанном, потном лице.