Так из множества различных нитей сплеталась репрезентативная структура, к которой автоматически прибегали инженеры, собираясь поделиться своими воспоминаниями. Из подобных текстов они заимствовали категории для осмысления своей жизни, схемы для структурирования и оценки собственного опыта. В их распоряжении не имелось другого языка, который не заставлял бы их смотреть на свою биографию в этом диалектическом ключе. Таким образом, их восприятию с самого начала задавалась определенная конфигурация. Помимо того, многие инженеры сообщают, что, прежде чем приступить к написанию собственных мемуаров, специально ознакомились с правилами жанра.

Существует традиция написания автобиографий, зародившаяся задолго до 1917 г. и пережившая Советский Союз. Нельзя отделить ни «пропаганду» от «подлинной» позиции человека, ни «аутентичную жизнь» от формы мемуаров. Они прочно переплетены друг с другом, и только теоретически можно представить их себе в чистом виде. Но, анализируя, следует подумать, какие факторы участвовали в формировании именно такого взгляда на себя, не разделяя при этом конечный продукт на «оригинальное состояние» и результат «внешнего воздействия». Время создания мемуаров также обусловливало возможности выражения: в 1960-е гг., когда инженеров впервые призвали записывать свою историю, многие видные деятели первой пятилетки достигли пенсионного возраста. Они писали воспоминания на закате жизни, подводя итоги делу, которому ее посвятили, в связи с празднованием 40-летия плана ГОЭЛРО (1960 г.) или 50-летним юбилеем Октябрьской революции (1967 г.). Не говоря уже обо всем этом, царившая в те годы атмосфера внушала специалистам, что именно они, строители заводов и электростанций, и являются истинными героями Советского Союза. Наконец, они впервые получили возможность говорить о терроре, так что «оттепель» определяла рамки их высказываний.

Мы обращаемся к советским мемуарам как к коллективной памяти, чтобы узнать о преобладающей среди их авторов точке зрения на 1930-е гг., и в то же время — об индивидуальных судьбах и мнениях, отклоняющихся от общепринятых {69} . На их примере мы покажем, как глубоко советские взгляды укоренились в сознании многих людей, определяя их мышление и бытие, даже когда СССР давно перестал существовать. Приверженность к этому государству не была у них внешней и навязанной, и они не могли скинуть ее, как пальто, дабы обнаружить свою «истинную» позицию.

На Западе считается, что инженеры выражают себя в цифрах, уравнениях и конструкциях, а не с помощью литературного языка {70} . Ввиду недостаточной общительности и отсутствия литературных способностей мемуары инженеров слывут редкостью. Совершенно иначе обстоит дело с мемуарами инженеров в России, где они, пожалуй, написали автобиографий больше, чем представители какой-либо другой профессиональной группы, и где автобиографии всегда могли претендовать на статус важнейших исторических документов (см. выше). В связи с пересмотром истории 1930-х гг. многие люди ощутили потребность еще раз мысленно обозреть собственную историю и как следует разобраться в том, что же тогда происходило. Некоторые инженеры начинают повествование с цитаты Ильи Эренбурга (1891-1967), писавшего в своих воспоминаниях: «Когда очевидцы молчат, рождаются легенды» {71} . Тем самым они дают понять, что рассматривают себя как летописцев своего времени, единственных, кто в состоянии рассказать, как все было в действительности.

В 1957-1958 гг., в ходе «оттепели» и десталинизации истории, архивы начали систематически принимать на хранение такие воспоминания. Советские архивисты могли теперь во всеуслышание критиковать имевшую место до сих пор практику собирательства: «На собирательской деятельности наших архивов и использовании источниковедческой базы наглядно сказалось отрицательное воздействие культа личности Сталина. В период культа личности роль трудящихся масс принижалась в угоду возвеличиванию Сталина; ряд выдающихся деятелей Коммунистической партии и Советского государства, а также активных участников пролетарской революции и социалистического строительства были незаконно репрессированы. Эти моменты в значительной мере обусловили выборочный характер отбора и использования материалов личного характера» {72} .

В различных циркулярных письмах архивные управления РСФСР и СССР обязали подведомственные им учреждения собирать материалы тех лиц, которые имели большое значение для государства и общества. Первоначально личное наследие хранили главным образом библиотеки, но в июне 1961 г. Центральный государственный архив народного хозяйства (ЦГАНХ), в настоящее время Российский государственный архив экономики (РГАЭ), выделенный из состава Центрального государственного архива Октябрьской революции (ЦГАОР), получил задание целенаправленно собирать архивы видных деятелей народного хозяйства {73} . По инициативе историка Ю.Ф. Конова был специально учрежден отдел личных фондов {74} для централизованной работы с материалами, которые оставляли после себя «выдающиеся специалисты, начальники, директора, руководители и ведущие инженеры крупных производственных, добывающих, строительных объектов общесоюзного значения (комбинаты, тресты, стройки, заводы, электростанции, рудники и др.)» {75} . В то время во всех государственных архивах в общей сложности насчитывалось 400 личных фондов видных деятелей советского времени, из них 80% составляли документы историков, юристов и деятелей культуры {76} .

С возникновением отдела личных фондов РГАЭ появилось государственное архивное учреждение, в котором собирались и собираются материалы советской истории в форме мемуаров, написанных инженерами. Это единственное в своем роде собрание наследия инженеров и легло в основу данной работы {77} . В конце 1990-х гг. РГАЭ хранил 334 личных фонда с 63 505 документами {78} . Около 20 этих фондов объединяют наследие инженеров той или иной отрасли. Самый большой из них — фонд 9592 «Коллекция документов видных деятелей энергетики», созданная первой и, вероятно, наиболее значительная коллекция, в которой находятся рукописи почти 60 инженеров и ученых, работавших над осуществлением плана электрификации России — плана ГОЭЛРО {79} .

При оценке этого наследия необходимо помнить, что ввиду принятой в архиве практики собирательства сюда поступали материалы только части лиц, охватываемых понятием «инженеры». Внимания удостаивались начальники цехов, отделов, главные инженеры, директора заводов, начальники строительства и сотрудники трестов, народных комиссариатов и министерств, «рядовые» инженеры, не занимавшие ответственных должностей, оставались за пределами этого круга. Учитывая достаточно высокое положение, которого достигли авторы попавших в архив документов, не приходится надеяться, что среди мемуаров найдутся воспоминания диссидента. У такого отбора есть и еще одно следствие: поскольку до значительных постов поднимались почти исключительно мужчины, то в РГАЭ вряд ли можно обнаружить личное наследие женщин-инженеров {80} . Чтобы включить в исследование и этот круг лиц, наряду с мемуарами, находящимися в архивах, были привлечены другие автобиографии: а) мемуары женщин-инженеров, опубликованные в годы существования Советского Союза; б) записки эмигрантов; в) воспоминания постсоветского времени; г) интервью, взятые мной лично у женщин и мужчин, которые занимали недостаточно видное положение, чтобы заинтересовать архив, или не считали свою жизнь настолько яркой, чтобы оставить потомкам воспоминания о ней в письменном виде [3] .