Отец Елизаветы Константиновны — Константин Васильевич Лонгинов, будучи в 1860-х годах техническим директором завода Гуллета, женился на дочери своего благодетеля Марии Гекторовне, и какое-то время успех сопутствовал ему. В 1869–73 годах он — во главе предприятия умершего к тому времени тестя и городской голова (1872–73 гг.). Но с закрытием завода судьба его резко меняется к худшему.

Венчание купеческого сына — действительного студента и потомственного почётного гражданина Фёдора — с дочерью опального чиновника девицей Елизаветой состоялось 31 августа всё в той же Вознесенской церкви. Среди поручителей «по женихе», как ни странно, крестьянин владимирской губернии села Ряполова Н. А. Буреев и тюменский мещанин А. Ф. Иконников. «По невесте» — пермский мещанин А. Э. Махаров и сын чиновника Г. И. Виноградов [195] . И, заметим, никого из большой родни Колмогоровых-Барашковых!

Бог не даст молодой семье наследников. И много позже, после смерти жены, одинокий 60-летний коллежский асессор Ф. Ф. Колмогоров удочерит в 1915 году в Петрограде некую Тамару и будет ходатайствовать перед Сенатом о предоставлении ей прав потомственной почётной гражданки. [196]

Таким образом, продолжателями рода, но не дела, кожевенника Филимона по мужской линии станут внуки — Григорий Александрович и Владимир Григорьевич Колмогоровы. Первого из них судьба забросит в Семипалатинск — Пермь и, наконец, в 1911 году в Сочи; второго — в 1910 году в Москву.

1886 год принёс А. Ф. Колмогорову и новое назначение, и жестокое разочарование в прочности его брачных уз. Телеграмма жене в С.-Петербург в начале октября 1885 года о решении принять новую должность и остаться на прежнем месте работы ещё на полтора года, казалось, ничем не угрожала его семейной жизни. Об этом свидетельствует и письмо Надежды Александровны к 15-летнему сыну Борису в Москву от 10 октября 1885 года:

…Дела задерживают меня в Петербурге. Хлопоты о переводе сюда из Тюмени Александра Филимоновича оказались лишними. Получила телеграмму. Ему предложили хорошие условия на железной дороге.

Я переговорю с твоим отцом, чтобы на лето он отпустил тебя ко мне в Тюмень. Чукмалдин выделит тебе деньги на проезд и даст не только подробные инструкции как ехать, но даже найдёт тебе и попутчиков. Потому что многие из Москвы ездят в Екатеринбург на каникулы. Я тебя встречу, и мы проведём прекрасно всё каникулярное время. К твоим услугам будут: собственная верховая лошадь с шарабаном без кучера, чтобы править самому, лодка и огромный наш загородный сад. Словом всё, что мальчику твоих лет может доставить радость.

Я приготовлю отличную комнату, которую уберу цветами и разделю на спальню и кабинет для занятий. Всё это вполне исполнимо. А к Чукмалдину мы съездим с тобой вместе и переговорим. Это даст тебе силы заниматься и не скучать, а ждать лета. Портрет заказан дорого, но что же делать. Сходи к Чукмалдину, возьми у него деньги, снеси к нему портрет с квитанцией и проси не отсылать до меня. Твой друг и твоя мама. [197]

Правда, Надежда Александровна, затянув с отъездом, опоздала на последние пароходные рейсы по Волге и Каме (до Перми), и теперь в её распоряжении оставался только зимний тракт в 1329 вёрст от Н.-Новгорода на Казань и далее на Екатеринбург. Из письма Борису от 12 ноября 1885 года: «…Я просрочила пароход, так что придётся добираться теперь санями, и компаньонами моими будет пара мопсов, которых, как редкость, везу в Тюмень…» [198]

Но в конце декабря жена Александра Филимоновича приняла решение, имевшее катастрофические для её третьего замужества последствия. И под предлогом продолжения образования дочери, не окончившей к тому времени тюменскую прогимназию, первым делом затребовала её к себе. 16 января Мария была в С.-Петербурге.

Из письма Мани к брату Борису в Москву от 17 января 1886 года:

…Мама встретила меня на вокзале. Приезжаю домой и встречаю у нас… Гейслера!? Он живёт здесь же… [199]

…Михаил Фёдорович очень ко мне добр, и я его полюбила. Стараюсь ему помогать. Когда мама в шутку начинает его бранить, я, понятно, заступаюсь. За это она прозвала меня адвокатом. Когда мы переедем на другую квартиру, то отдадим одну комнату ему. В разговорах с мамой и Элизой (экономкой) я зову его Мишенька. Поседел ли папа за эти 5 лет, что я его не видела?.. [200]

…Наш адрес — Обуховский проспект, дом 10, квартира 20. Она у нас из 4-х комнат. Моя и Мишеньки — соединены дверью. Он завесил её ковром от себя и закрыл. Сейчас мама ушла с ним гулять.

Александр Филимонович прислал сегодня 100 рублей в пакете и ни строчки ни о себе, ни о Грише. Когда ехали с почты, мама была так взволнована его небрежностью, что у неё заболела грудь (думала о нас, об А. Ф., о Грише). Если даже А. Ф. и захочет с ней жить, то она всё-таки не поедет с ним никуда, а поселится с нами в Москве, а потом в Питере. Мы бы и до весны к тебе приехали, но очень Мишеньку жаль. Изнежили, избаловали его. А тут опять одному жить… [201]