Колмогоров Александр Григорьевич
Шрифт:
Постепенно все педагогические должности заняли преподаватели по гвардейской пехоте, а строевые (в трёх ротах из четырёх) — офицеры гвардейских полков! Для обучения юнкеров верховой езде к училищу были прикомандированы 30 всадников с инструкторами.
Но не менее важными для Бориса Викторовича оставались и вопросы изучения… русского языка и литературы на примерах классических произведений военной тематики. Сочинения будущих командиров, по его мнению, должны буквально прорастать из статей и книг о воспитании офицера и генерала.
Хорошо зная по опыту значение воинских традиций в формировании личности защитника престола и отечества, одним из первых приказов полковник Адамович официально распорядился об учреждении… музея училища, который и был открыт 1 ноября 1909 года.
Хватило его и на интенсивную организаторскую работу в качестве делопроизводителя в комиссии по подготовке юбилейных мероприятий к 200-летию родного полка. Сами торжества состоялись в Варшаве 29 мая — 1 июня в день полкового праздника — тезоименитства его основателя Петра Великого.
На площади перед церковью вокруг памятника Петру под сенью своих 20 старых знамён был выстроен парад, на правом фланге которого стояли трубачи с серебряными трубами за взятие Берлина в 1760 году. Полк во главе со своим командиром, преклонив колени, принял новое Георгиевское знамя с гвардейским орлом, ликом Спаса Нерукотворного и вензелем Государя, шитыми серебром по синему полю. Углы полотнища дополнительно украшали шитые шёлком Российские гербы.
Как военный историк Борис Викторович издал в С.-Петербурге к славной дате главный труд всей своей жизни — 3-томный «Сборник военно-исторических материалов лейб-гвардии Кексгольмского Императора Австрийского полка» и журнальную статью «Хроника, отличия и боевой формуляр лейб-гвардии Кексгольмского полка». Одновременно в Варшаве вышло в свет и третье издание его брошюры «Кексгольмская слава».
За заслуги перед армией Б. В. Адамович жалуется «Юбилейным нагрудным знаком полка» — копией с распятия Св. Андрея Первозванного, украшавшего грудь Петра во время Полтавского боя, а 6 декабря 1910 года и императорским орденом Св. Владимира 4-й степени.
Из писем Георгия Адамовича к брату Борису в Вильно:
Н. Петергоф, 12 августа 1909 года.
…Прости, милый, за молчание. Хочу поблагодарить тебя за лето, одно из моих лучших воспоминаний. И оно мне дороже, чем Киевское, где я тебя мало видел. Ты, вероятно, знаешь — твоё мнение и признание мне очень дороги. Я был убеждён — ты считаешь меня дураком, и оттого не хотел показывать, что у меня внутри. В сущности, ты совершенно прав, так как я часто говорю глупости да и держусь глупо.
Кроме того, так хорошо жить и говорить с человеком, который на всё имеет своё мнение, не поддающееся чужому влиянию. Это моё первое к тебе письмо не о погоде. Ты поймёшь, что оно искреннее. Ведь так легко узнать неискреннее письмо?
Новостей нет. Мама здорова и очень поправилась с приезда. Дневник готов! Предсказания не оправдались?.. [741]
СПб. 25 декабря 1910 года.
741
РГВИА, ф. 297, оп. 1, д. 38, л. 12–14.
…Я люблю вспоминать это лето в Вильне и всегда радуюсь, когда думаю, что может быть и будущее лето будет таким же милым. Я так люблю бывать у тебя. Здесь же не свободно, не интересно, затхлым пахнет. У тебя своего рода отдых.
Ты мне ужасно дорог именно тем, что в тебе так много свободного, устойчивого, здорового, что у тебя есть что-то ясное и твёрдое, во что ты веришь и чему учишь. Но знаешь, под впечатлением твоих дневников я часто думаю, что ты в себе что-то подавил или может быть победил, не знаю… И мне почему-то кажется, что это и есть в тебе самое глубокое, самое твоё, дорогое тебе.
В дневниках ты совершенно не военный. Там столько затаённой стыдливой тоски по другой жизни. Ты прости, милый, что я это пишу. Неделикатно это, вероятно, и бестактно.
И мне непонятно, как можешь ты теперь так убеждённо, страстно учить тому, чему учишь? Но я сам путаюсь. Не всё ли это равно. Ведь сам ты, конечно, веришь. Ведь без этого нельзя. Я ужасно люблю в тебе эту веру. Так это хорошо идти прямой, ясной дорогой. И столько в тебе сильного. Герои Ибсена такие, не знаю, читал ли ты его. У тебя с ними много общего. Во мне этого нет.
Пишу ночью и сейчас запечатаю письмо, потому что завтра, если прочту, то, наверное, разорву его. Ты прости, Боря, то, что я написал. Боюсь тебе будет неприятно. Конечно, есть темы, которых нельзя касаться…
В праздник, может быть, напишу тебе ещё. У меня много нового — университет и другое… Всё это интересно. Я вообще очень непостоянный, часто меняюсь совершенно. Не знаю, свойство ли это моего возраста или я всегда буду такой. До свидания, мой милый. Целующий тебя крепко Жоржик [742] .
742
РГВИА, ф. 297, оп. 1, д. 38, л. 15–19.