– Хотел. – Фурнаэль облокотился о стол. – В Холтуне объявилась банда. Разбойники – сотни две-три – свили гнездо на склонах Эрштима. Они налетают ночью, прорываются сквозь идиотскую линию обороны холтумского… – Он осекся: вошел Брен.

Юноша грустно качнул головой.

– Прошу, не прерывайтесь из-за меня. Я не питаю иллюзий насчет князя Улдрена.

Фурнаэль благодарно улыбнулся.

– Бандиты забирают еду и женщин, убивают всякого, кто осмелится сопротивляться. За собой они оставляют сгоревшие фермы, скот с перерезанными глотками, потоптанные поля – как псы, что мочатся на кусок, который не в силах съесть. Наверное, им как-то попался караван с солью – с некоторых пор они просаливают за собой землю.

Он тряхнул головой.

– Я говорил об этом с Саммисом – его магия тут бессильна. Он мог бы, конечно, уничтожить сорняки и вредителей, как делает в моем баронстве, но соленая земля не сможет родить, будут в ней вредители или нет.

Если так пойдет дальше, Холтун окажется на грани голода. Западнее лежат содовые равнины; им придется обратиться на восток. Им придется вторгнуться в Бим – как нифиэнцам во время моего отца. Эти два друга, – он кивнул на Брена и Раффа, – станут кровными врагами. Причем не по традиции, а по факту.

– А сами вы усмирить бандитов не можете, – кивнул Карл. – Холтун этого не потерпит.

– Едва только первый солдат Бима пересечет холтунскую границу – начнется война. Несколько стычек уже было. Я знаю, это отдает изменой, но если б эти бандиты вторглись в Бим… Возможно, тогда князь Улдрен смирил бы свою гордыню и принял мудрое решение о союзе.

Брен мотнул головой:

– Сомнительно, барон. Как говорит мой отец, князь Улдрен – напыщенный осел. Из тех, кто хватает меч за лезвие, а не за рукоять. Впрочем, мнит он себя великим полководцем.

Фурнаэль кивнул.

– Карл, я хотел бы остановить негодяев. Надеюсь, вы поняли: мы – народ неплохой. И мы готовы платить, и платить хорошо. Возможно, вы могли бы, притворно присоединившись к бандитам, завести их в засаду? Или выследить их в логове, захватить и доставить в мое баронство, где мы разобрались бы с ними? Или еще что-нибудь… в этом духе.

Карл закрыл глаза. Стратегия не была проблемой. Стратегия трудностей не представляла. Для Карла, во всяком случае. Ахира наверняка что-нибудь придумал бы.

Но – три сотни? Карл не считал три сотни против пяти выигрышным вариантом. И опять же – как ни старайся, а всех трех сотен сразу им не захватить.

Да и не в этом суть. Вопрос не в том, сможем ли мы сделать дело, вопрос – должны ли мы делать его.

В том-то и беда. Барон Фурнаэль весьма неплохой человек – для своего мира. Если война между Бимом и Холтуном разразится – плохо будет всем, и рабам в том числе.

Но… Я, черт побери, Карл Куллинан, а не Кларк Кент. Я не могу сделать всего. Я уже дал обет, который вовсе не уверен, что смогу выполнить; мне нельзя отвлекаться на другие дела.

Он почувствовал укол совести. А как же Эйя? То, что он вез ее домой, не было войной с рабством.

Нет. Эйя – другое дело. Мелавэй страдал от набегов работорговцев; было разумно отвезти девочку домой – там могла возникнуть возможность уязвить Гидьдию Работорговцев.

Может ли помощь Фурнаэлю помочь его собственной борьбе? Хоть как-то?

Нет, дело барона никак не связано с ней.

Я должен отказать ему.

Мне… Постой-ка…

– Вам придется… заплатить, Жерр. Дорого.

Фурнаэль развел руками.

– У нас есть деньги, Карл.

– Деньги мне не нужны. Но – в благодарность мне и моим друзьям за решение ваших проблем – не отпустите ли вы на волю всех ваших рабов?

Фурнаэль улыбнулся.

– Цена действительно высока, Карл. Заменить всех рабов в баронстве – мне это станет в копеечку. Нельзя ли…

– Нет. Не заменить. Вашей платой будет отказ от владения рабами. Во всем баронстве. Навечно.

Какой-то миг барон озадаченно молчал. Потом вздохнул.

– Вы вежливый человек, Карл. Спасибо, что не отказали мне прямо. В этом нет необходимости – я понял. Вы не хотите встревать в наши войны.

– Барон, я говорил серьезно.

– Прошу вас. Не считайте меня глупцом. – Фурнаэль приподнял ладонь. – Оставим это, Карл Куллинан. Оставим.

Карл открыл было рот – и закрыл его. Не вышло. Для Фурнаэля рабство столь естественно, что он не увидел никакого смысла в предложении отказаться от владения людьми. Для барона это было даже не оскорбительно – просто непонятно. Но попытка объясниться приведет к ссоре.