Шрифт:
Сытин наведался только спустя полтора года. Нервный и мрачный.
— Я переживу у тебя месячишко, — по-хозяйски объявил он, распечатывая водку, — Дома мне сейчас нельзя находиться. Накрыть могут.
— А что случилось? — испуганно спросил Шариков.
— Чуть не влип я, Федя. Опознал меня один. Секретарь сельского райкома. В плену он у нас когда-то побывал, и я ему нагайкой глаз вышиб.
— Что же теперь будет? — охнул Шариков.
— А ничего не будет, — спокойно ответил Сытин. — Прирезал я его. И хорошо спрятал.
Сытин хрустнул огурцом и плеснул себе еще полстакана. Шариков сидел, бессильно свесив руки.
— Сейчас у нас на Германию одна надежда, — разомлев от выпивки, доверительно продолжал Сытин. — Теперь уже скоро. Был у меня человек оттуда. Велел тут присматриваться, что к чему, и адресок в Среднекамске дал. Для писем.
— Для каких писем? — безучастно поинтересовался Шариков.
— Для связи. Я туда уже два донесения отправил.
— А-а… — протянул Шариков. — Понятно.
— Ты тоже тут наблюдай. Если что интересное, доложишь.
— Где же мне наблюдать?! Сижу у окошечка, часы в ремонт принимаю.
— А ты прислушивайся. Народец меж собой о многом толкует. Этим и пользуйся.
— Ты бы потише, — попросил Шариков. — Часом вдруг Вася проснется, услышит еще…
— Мал он пока. Вот вырастет, мы ему голову от этой комсомольской дури прочистим и с нами будет работать. О кадрах надо думать, — торжественно сказал Сытин и громко икнул.
От таких слов Шариков глаза выпучил, но Сытин этого не заметил. Пьяный был.
— Ну что же, пока на боковую. — Сытин откровенно зевнул, вытащил из кармана наган и сунул его под подушку.
— Папа, а кто это у нас спит? — наутро поинтересовался сын.
— Это земляк мой, сынок, — отвернувшись, чтобы не выдать свой страх, ответил Шариков. — Из одной деревни родом. Зовут его дядя Паша. Погостить приехал да купить что…
К вечеру, вернувшись из мастерской, Шариков услышал в комнате оживленные голоса и осторожно приоткрыл дверь. Вся кровать была завалена подарками, а Вася с Сытиным весело мастерили большой планер. Остановив взгляд на лоснящейся от водки физиономии Сытина и его цепких волосатых руках, Шариков содрогнулся.
Через месяц Сытин вручил Шарикову пачку денег, наказал купить Ваське велосипед и уехал. Велосипед Шариков покупать не стал, деньги спрятал в сарае и к ним не прикасался. Адрес в Среднекамске, который ему дал Сытин «для связи», запомнил, но никаких писем на имя Тихонова не посылал. Однажды пришло письмо со среднекамским штемпелем, но он его сжег, не читая.
Так прошло несколько лет. Началась война. Шариков вместе со всеми стоял на покрытой брусчаткой площади имени 9 Января и слушал глуховатый, но уверенный голос, падающий из репродуктора: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами». Все стояли молча и сурово, и такая скрытая могучая сила исходила от окружающих его людей, что Шарикова, несмотря на жару, взял озноб. На немцев ведь работать обязался. Знала бы толпа — в мелкий порошок бы стерла прямо здесь, на площади.
Через пару недель радостный и возбужденный Василий объявил, что уходит добровольцем на фронт. Зная характер сына, Федор понял, что перечить ему бесполезно и, повалившись головой на стол, шумно, по-бабьи заплакал. После отъезда Василия Шариков подолгу отрешенно смотрел в одну точку и с опаской и надеждой заглядывал в почтовый ящик. Похоронной боялся.
На фронте шли кровавые бои, а писем от Василия не было. Шариков совсем раскис и опустил руки. Однажды, взглянув на себя в зеркало, он заметил, что зарос бородой и вся она рыже-седая… О Сытине он как-то забыл, все прежнее казалось жутким и неправдоподобным сном.
Первое письмо от сына пришло только в сентябре. Он писал, что жив-здоров, успел немного повоевать, а сейчас обучается на курсах комсостава. По такому случаю Шариков побрился в парикмахерской.
Зиму и весну он пережил в надежде, что война кончится и Василий вернется домой…
Шариков, наконец, собравшись с духом, снова подошел к огромной двери, но вдруг решил на прощанье перечитать самое последнее письмо сына, апрельское. Письмо Шариков получил только позавчера утром и сейчас боялся, что его отберут при аресте.
«Папа, у меня полный порядок, — бодро писал сын. — Правда, лежу пока в госпитале, но чувствую себя в норме и скоро вернусь опять на фронт. Меня наградили орденом Красной Звезды и присвоили звание лейтенанта. Так что по моему аттестату ты теперь будешь получать больше. Фашистов мы обязательно разобьем! Так и скажи всем на нашей улице».
Шариков, подумав, бережно спрятал письмо под стельку ботинка, посидел немного в скверике, потом встал, огляделся по сторонам и решительно зашагал к подъезду управления НКВД.