Хелена Кронин подсказала мне идею, что здесь можно провести аналогию с теорией гандикапа Амоца Захави, касающейся полового отбора и эволюции сигналов [164] . Теория Захави долго была не в моде и даже высмеивалась, но недавно ее искусно реабилитировал Алан Графен [165] , и теперь специалисты по эволюционной биологии принимают ее всерьез. Захави предполагает, что павлины, например, выработали в ходе эволюции свои обременительные хвосты смехотворно заметной (для хищников) окраски именно потому, что они обременительны и опасны, чем и впечатляют самок. Павлин как бы говорит: “Посмотрите, какой я, должно быть, сильный и приспособленный, раз я могу позволить себе таскаться с этим нелепым хвостом”.

Чтобы избежать превратного понимания того образного языка, которым Захави любит излагать свои мысли, я должен добавить, что здесь без оговорок подразумевается принятая у биологов персонификация бессознательного действия естественного отбора. Графен перевел этот аргумент на язык ортодоксально дарвинистской математической модели, и эта модель работает. Здесь ничего не утверждается о преднамеренности или осознанности действий самцов и самок павлина. Они могут быть сколь угодно непроизвольными или сколь угодно преднамеренными. Более того, теория Захави имеет достаточно обобщенный характер, чтобы не требовать дарвинистской основы. Принцип Захави может с успехом использовать цветок, “рекламирующий” свой нектар “скептически настроенной” пчеле. Но его может с таким же успехом использовать и продавец, стремящийся произвести впечатление на покупателя.

Исходное условие идеи Захави состоит в том, что естественный отбор будет благоприятствовать скептицизму самок (или, в общем случае, адресатов рекламных сообщений). Для самца (или любого рекламодателя) единственным способом подтвердить восхваление собственной силы (качества или чего угодно другого) будет показать, что это правда, взвалив на себя действительно дорогостоящий гандикап — такой, что только по-настоящему сильный (высококачественный и так далее) самец мог бы с ним справиться. Это можно назвать принципом дорогостоящего подтверждения. А теперь вернемся к нашей теме. Возможно, некоторые религиозные доктрины получают преимущество не вопреки своей нелепости, а как раз благодаря ей? Любой слабак от религии мог бы поверить, что хлеб символически представляет тело Христово, но нужно быть очень крепким католиком, чтобы поверить в такую бредовую вещь, как пресуществление. Кто сможет поверить в это, тот сможет поверить во что угодно, и (вспомним историю Фомы) этих людей обучают видеть в этом одну из добродетелей.

Но давайте вернемся к нашему списку симптомов, проявления которых может ожидать человек, пораженный ментальным вирусом веры, а также сопутствующей ему группой вторичных инфекций.

Угроза убить выдающегося писателя Салмана Рушди — это лишь последний в длинном ряду печальных примеров. В тот самый день, когда я писал эти строки, японский переводчик “Сатанинских стихов” был найден мертвым — через неделю после нападения на итальянского переводчика той же книги, чудом избежавшего гибели. Кстати, казалось бы, противоположный симптом “сочувствия” этой “обиде” мусульман, выраженного архиепископом Кентерберийским и другими христианскими лидерами (реакция которых, в случае Ватикана, была на грани пособничества преступлению), это, разумеется, проявление симптома, диагностированного нами ранее: бредового убеждения в том, что вера, какими бы отвратительными ни были ее последствия, заслуживает уважения просто потому, что это вера.

Убийство — это, конечно, крайний случай. Но есть и симптом, демонстрирующий еще большую крайность: это самоубийство бойца за веру. Как муравей-солдат, запрограммированный жертвовать собой ради копий генов своей зародышевой линии, которые и осуществляют это программирование, молодой араб может быть обучен тому, что гибель в священной войне — кратчайший путь в рай. Верят в это или нет сами религиозные лидеры, которые его эксплуатируют, нисколько не умаляет той жестокой власти, которой этот “вирус верной смерти” пользуется от лица веры. Разумеется, самоубийство, как и убийство, это палка о двух концах: у потенциальных новообращенных может вызвать отвращение или презрение вера, которая настолько непрочна, что нуждается в подобной тактике.

Еще очевиднее, что если слишком много людей пожертвуют собой, то запас верующих может истощиться. Так и случилось в одном печально известном примере самоубийства ради веры, хотя в том случае это была не смерть камикадзе на поле боя. Секта “Храм народов” прекратила свое существование, когда ее лидер, преподобный Джим Джонс, увел основную массу своих последователей в обетованную землю “Джонстаун” в гайанских джунглях, где убедил более девятисот из них, детей в первую очередь, принять цианид. Эту жуткую историю во всех подробностях расследовала группа журналистов из газеты “Сан-Франциско кроникл”.