— Иди теперь ты вперед, — сказал он Керкби. Бейкер яростно ругался, выпутываясь из лиан. «Они словно зуб на него имеют», — думал Брайн и помогал ему, хватая вещевой мешок, винтовку, руку или ногу. Бейкер поскользнулся и покатился вниз, но какая-то лиана вы­ручила его, на этот раз он успел уцепиться за нее и держался на склоне. Оджесон и Брайн помогли ему встать.

— Все равно как втаскивать на коня рыцаря в доспе­хах, — сказал Брайн. — Для такой чертовской работы по­лиспаст нужен.

Еще один трудный переход — и они снова присели от­дохнуть. Дождь все шел и шел. Брайн вытащил пачку си­гарет и угостил остальных. Сырость пробирала его до ко­стей, целый поток воды, скопившейся на каком-то огром­ном листе у самой верхушки дерева, вдруг пролился ему на панаму. Ну и местечко! Еще в детстве (да и потом тоже) он часто рисовал себе жизнь без крова над головой, борьбу с капризами и причудами природы и при этом в своих мечтах всегда бывал спокоен, сохранял самооблада­ние в своем гордом одиночестве. Долгие ночи в радиорубке научили его любить такую отшельническую жизнь, но те­перь, в джунглях, когда он промок, измучился, стер себе шею и ноги, очутился вдали от жилья и постели, борьба с природой представлялась ему уже куда более реально. Вместе с тем, несмотря на все лишения, это познание мира освещало уголки его отшельнической души новым светом, он больше чувствовал себя самим собой, чем раньше; дым сигареты согревал легкие, а голубые колечки, срываясь с губ, некоторое время сохраняли свои очертания в тяжелом влажном воздухе. Он сел поодаль от остальных. Говорили они совсем мало и тихо, будто попали в какой-то мрачный, сырой, бесконечно длинный собор. Брайн был потрясен, и теперь, когда он ощутил, как измучился, ему трудно было поверить, что еще вчера он жил вольготной жизнью в ар­мейском лагере.

Они спустились к реке и в половине шестого разбили лагерь на плоском скалистом берегу, в том месте, где река, словно изливаясь через воронку, вдруг водопадом обруши­валась вниз, а расстояние между берегами не превышало нескольких ярдов. У Брайна ломило спину, кожа горела, он снял рубашку и обнаружил большую красную ссадину. Две коробки промокших насквозь сигарет пришлось вы­бросить в воду, и они, подпрыгивая и ныряя, поплыли к водопаду.

— Все-таки меньше груза, — сказал Брайн, вновь ощу­тив боль в спине, словно у него выгрызли кусок мяса.

— Без нее легче будет, — сказал Нотмэн, прижигая си­гаретой толстую пиявку, присосавшуюся к плечу Бейкера.

Развесив на кустах штаны и рубахи, они нашли еще не­сколько пиявок; иногда их не удавалось оторвать, они ло­пались, оставляя пятно крови, Нотмэн сказал, что нужно натаскать на ночь дров для костра, и, когда стемнело, возле бивака запылал огонь.

— Черт, этак мы не скоро доберемся до вершины, — сказал Бейкер. Он стоял у реки, вглядываясь в густые те­нистые джунгли на том берегу.

— А ты что тут думал найти? — спросил Нотмэн.— Пирожные?

— Нет, — отозвался тот, — канатную дорогу.

— Ты не в Швейцарии, — усмехнулся Оджесон.

— Не думаю, чтоб мы и завтра до вершины добра­лись, — сказал Нотмэн. — При такой скорости на это уйдет дня три или четыре.

Джек поужинал, вычистил винтовку, вытряхнул из ствола набившуюся туда землю.

— Да я скорей туннель под этой горой проложу, чем мы на нее взберемся.

— Здесь вот что нужно сделать, — сказал Брайн. — Сжечь все огнеметами и выращивать салат. Или построить дороги, чтоб машины могли тут мчать со скоростью шесть­десят миль в час.

Они поужинали, подвесили к ветвям противомоскит­ные сетки и устроили под ними постели — на двоих ка­ждая. Брайн не понимал, зачем нужно дежурить ночью по двое, но так решил Нотмэн, и никто не стал спорить.

— По двое в постели, — сказал Бейкер. — Просто рай.

— Хоть какое-то удовольствие получишь от этого пу­тешествия!

— Не трепли языком, Ситон! — крикнул Бейкер.

Брайн дежурил с Нотмэном после полуночи; они си­дели в нескольких шагах друг от друга на камнях, при­тихшие, в тяжелой истоме прерванного сна. Брайн дер­жал на коленях винтовку. Медленно склоняя голову, он забылся. На том берегу треснул сучок — в темноте этот звук раздался угрожающе близко. Он мгновенно про­снулся. Нотмэн еще раньше услышал хруст и увидел огромную кошку, появившуюся в отсветах низкого пла­мени. Они прицелились одновременно. Брайн с восторгом выпустил пять пуль, радуясь возможности наполнить гро­хотом гнетущий мрак, оживляемый только плеском воды, обреченно падавшей вниз. Выстрелы отозвались эхом на горных склонах, как удары бича, разгоняющие тьму, и зверь скрылся во мраке. Спящие даже не пошевелились, и в наступившем безмолвии Брайн вспомнил, хоть и не­точно, несколько строк из Дантова «Ада», книги, кото­рую он стащил из лагерной библиотеки несколько меся­цев назад и читал урывками у себя в радиорубке:

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу.

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, — о, как произнесу! —

Тот дикий лес, дремучий и грозящий,

Чей давний ужас в памяти несу...

И вот внизу крутого косогора —

Проворная и вьющаяся рысь.

Вся в ярких пятнах пестрого узора,

Она кружа мне преграждала высь.

«Как будто он на Гунонг-Барате это писал», — поду­мал Брайн, заметив при этом с радостью, что Керкби выполз из-под сетки; Керкби подошел и сказал ему, что­бы он шел спать.

После завтрака он стал определять местоположение.

— Эй! — крикнул он со скалистого выступа. — Знаете, сколько мы прошли? — Никто не мог угадать. — Жалких тысячу триста ярдов. Со вчерашнего дня мы поднялись всего на тысячу футов.

— Еще дня три прошагаем. Похоже, ты был прав,— сказал Оджесон Нотмэну, который только кивнул в ответ и вскинул на плечи мешок, готовясь снова вести их вверх по реке.

Впереди показался водопад — две бледные струи на фоне зеленоватой известковой скалы, это значило, что придется идти в обход, снова продираться сквозь джун­гли. У некоторых ручьев русло петляло, как петляют ино­гда полосы снега на склоне горы, кое-где можно было про­лезть на четвереньках, но большинство крутых скалистых обрывов опасно было переходить с тяжелым грузом на плечах. Ссадины на спине у Брайна порой причиняли невыносимую боль, вынуждая его отставать и ждать, пока плечи отдохнут, боль уляжется и он сможет снова взва­лить на себя груз. К концу дня он уже притерпелся к боли и знал, что теперь все это только вопрос времени — нужно выдержать, пока огрубеет кожа, и тогда переста­нешь замечать боль — совсем как на фабрике, когда он пришел туда в первый раз с еще не огрубевшей кожей на ладонях. Пот катил у него с лица, он шагал последним, и все его тело — ноги, руки, живот, пах, лопатки — покры­лось коркой соли.

— В чем дело? — спросил его Нотмэн, заметив, что он все время передвигает на спине мешок.

— Да вот заели сингапурские блохи, — сказал Брайн, — так и скачут, гадюки.

— А-а, у меня тоже есть, только рангунские.

Они присели покурить, и каждый стал рассказывать о своих невзгодах. Джек заявил, что по нему скачут гонконг­ские блошки, и Оджесону их выдумка показалась забавной.

— А у меня кровавые струпья на спине, — злобно сказал Керкби. — Хотел бы я, чтобы они тоже ускакали, да поскорей.