В нетерпении ирландец прислал следующее письмо — мол, если цена для уважаемого соискателя слишком высока, то можно договориться о скидке — Патрик Махони всегда любил Китай и как ревнитель просвещения не гонится за доходами. Фан Хунцзянь призадумался. Конечно, он имеет дело с мошенником, но разве сам Фан не собирается сжульничать — купить фальшивый диплом, чтобы обмануть домашних? Но — не зря же посещал он лекции на философском факультете! Всегда ли обман и ложь аморальны? Даже у Платона говорится, что в идеальном государстве воины обязаны обманывать врагов, лекари — пациентов, чиновники — рядовых граждан. Совершенномудрый Кун-цзы [10] притворился больным, чтобы спровадить нежеланного гостя, а Мэн-цзы [11] солгал самому Сюань-вану [12] , царю Ци, тоже сказавшись больным. Отец и тесть хотят видеть Фана доктором; хорошо ли будет, если он не оправдает их ожиданий? Так отчего же не приобрести диплом, не порадовать стариков? Во времена империи богачи покупали ничего не значившие чиновные звания, а купцы в английских колониях и сейчас вносят в казну десятки тысяч фунтов, чтобы получить титул пэра. Оказать почет родному дому — прямой долг почтительного сына перед родителями. Сам же Фан, делая карьеру, никогда не будет упоминать об этом дипломе.

Он решил предложить за диплом минимальную цену; если получит отказ — что ж, останется честным человеком и забудет о степени. Он написал, что может дать за диплом не больше ста долларов, из них тридцать сразу, а остальные — по получении диплома. Он добавил, что еще свыше тридцати китайских студентов хотели бы получить дипломы в Крэйдонском училище. Патрик Махони поначалу не соглашался, но потом понял, что Фан Хунцзянь тверд в своем решении; к тому же он узнал, что американские дипломы в Китае вошли в моду, и поверил, что три десятка китайских дурачков в Европе действительно готовы купить у него дипломы. Более того, он разведал, что в Америке у него много конкурентов — Восточный университет, Объединенный университет, Восточно-Американский университет и прочие, в которых за десять долларов можно приобрести диплом бакалавра, а в Колледже богословской метафизики по дешевке продают диплом доктора трех наук сразу. И все это официально признанные и зарегистрированные учреждения, не ему чета! В конце концов он согласился на условия Фана, надеясь расширением клиентуры компенсировать скромные размеры прибыли.

Ирландец получил тридцать долларов, отпечатал несколько десятков удостоверений, заполнил одно из них и отослал Фану, попросив его скорее выслать остаток суммы и сообщить его адрес остальным студентам. Но в ответном письме Фан Хунцзяня он прочел: «Как установлено тщательной проверкой, в Америке нет учебного заведения с таким названием и, следовательно, ваш диплом — пустая бумажка. Учитывая, что вы совершили проступок впервые, я не возбуждаю против вас дела и выражаю надежду, что вы раскаетесь и начнете новую жизнь, а дабы содействовать этому, высылаю вам десять долларов». Махони долго и злобно ругался, потом напился и с налитыми кровью глазами пошел искать какого-нибудь китайца, чтобы подраться. Фан Хунцзянь одолжил мантию немецкого доктора наук, сфотографировался и отослал карточки отцу и тестю, присовокупив, что он больше всего в жизни презирает чины и звания, и уж коль на сей раз ему пришлось уступить обычаям, он настоятельно просит никому об этом не рассказывать.

Весело проведя несколько недель во Франции, он купил билет в каюту второго класса, сел в Марселе на пароход и только там обнаружил, что он единственный китаец, едущий вторым классом. Прочие пассажиры из китайцев, обучавшихся в Европе, плыли в третьем классе, недоброжелательно поглядывали на выскочку, и Фан заскучал. Разузнав, что есть свободное место в каюте третьего класса, где находился лишь один пассажир, направлявшийся в Аннам, он договорился с администрацией, что переселится туда, но столоваться останется во втором классе.

Из всех бывших на пароходе соотечественников он был знаком в Китае лишь с барышней Су — еще до того, как она отправилась в Лион изучать французскую литературу. Впрочем, докторскую степень она получила за диссертацию о восемнадцати китайских поэтах, писавших на разговорном языке. В Бэйпине, в университете, Су вряд ли замечала этого молокососа Фана. В ту пору она ценила себя очень высоко и не собиралась одаривать вниманием первого встречного. А потом… Иногда бывает, что новое платье жалеют, прячут в сундуке, а через год-другой с запоздалым сожалением замечают, что и фасон, и расцветка вышли из моды. Раньше Су думала только об учебе в Европе. Ей казалось, что у домогавшихся ее студентов нет будущего, что они так и останутся рядовыми выпускниками университета. Но теперь, получив диплом, она оказалась в блестящей изоляции — никто не решался ухаживать за ней.

Она и раньше слышала, что Фан — из хорошей семьи, на пароходе же убедилась, что с ним не скучно и что в деньгах он не стеснен, а потому вполне была готова познакомиться с ним поближе во время рейса. Но, увы, ее опередила спутница по каюте, барышня Бао. Рассказывали, что Бао выросла в Макао [13] и что в жилах ее течет португальская кровь. Однако в данном случае это было, пожалуй, не более достоверно, нежели утверждения японцев о первичности их культуры, и столь же обоснованно, как, скажем, претензии на авторские права со стороны человека, переделывающего иностранные пьесы. Судя по внешности Бао, в жилах ее текла преимущественно китайская кровь с возможным добавлением арабской, воспринятой через испанцев.

У Бао была тонкая талия и на редкость пышное седалище — точь-в-точь как у красавиц, воспетых в сказках «Тысячи и одной ночи». Длинные ресницы прикрывали большие глаза — то ли сонные, то ли хмельные, таящие улыбку, мечтательные… Припухлость верхней губы создавала впечатление, что девушка постоянно дуется на своего кавалера. Попадись ей в мужья опытный человек, уж он наверняка заставил бы ее надеть известный в средневековой Европе «пояс целомудрия» или древнекитайские «тесные штаны», посадил бы в железную клетку, запер бы в дальних покоях да следил, чтобы туда не залетела даже муха мужского пола. А между тем жених Бао, врач по фамилии Ли, дал ей денег и отпустил одну в Лондон учиться акушерскому делу. Португальцы говорят, что в семье удачника первой рождается дочь: едва подрастет — станет помощницей в доме, нянькой младшим братьям и сестрам, можно и прислугу не нанимать. Вот так Бао с малых лет помогала родителям и быстро смекнула, что сама должна позаботиться о своем счастье. Потому-то она и согласилась обручиться с человеком старше ее на двенадцать лет, лишь бы поехать в Европу.

Смуглая, но не до черноты, нежная и пикантная одновременно, она привлекала пресытившихся бледнокожими женщинами англичан, видевших в ней истинно восточную красавицу. Она была так уверена в своей способности соблазнять мужчин, что сама довольно легко и быстро стала жертвой соблазна. Слава богу, она хорошо знала физиологию и фармакологию, так что не растерялась, и этот случай не имел для нее последствий.

Она провела в Англии два года и теперь возвращалась, чтобы сыграть свадьбу и вместе с мужем заняться врачебной практикой. На пароходе обучавшиеся в Европе китайцы узнали, что она, строго говоря, не может считаться их соотечественницей, поскольку имеет британский паспорт, выданный ей в Гонконге. Общаться с Бао никто не стремился. По-французски она не говорила, а беседовать на гуандунском наречии с горничными, обслуживавшими третий класс, считала ниже своего достоинства и поэтому очень скучала.