— В чем дело, Гарда? — Франсуаз приподняла глаза от бумаг.

— Речь идет о гренках,мадемуазель Дюпон.

Сцена обещала быть интересной, и я отложил в сторону биржевой вестник.

— О гренках?

Франсуаз недоуменно приподняла одну бровь, но стало очевидно, что девушка прекрасно понимает, в чем дело.

— О гренках, — Гарда начинала горячиться, осознавая свою правоту. — Вы опять сожгли гренки.

— Это неправда, — ответила Франсуаз, сама в это не веря. — Они только чуть-чуть подгорели.

Гарда обвиняюще взглянула на мою партнершу.

— На целую половину, мадемуазель Дюпон, — отчеканила она. — На целую половину. Терезе пришлось выбрасывать их в мусорное ведро.

Сказано это было таким тоном, словно подгоревших гренков было, по крайней мере, две тонны.

— Подумаешь, Гарда, — небрежно отмахнулась Франсуаз. — Пара гренков.

— Неужели вы не понимаете, что портитетостер? — тоном оскорбленной добродетели прозвенела Гарда.

— Я вовсе не порчу.

— Вспомните, чем закончилось в прошлый раз, — со скрытым торжеством произнесла Гарда, которая уже давно припрятывала этот козырь. — Тогда, когда вы спалили соковыжималку.

Франсуаз прикусила нижнюю губу.

Выпад был тем более метким, что на самом деле Френки сожгла их две, и с тех пор Гарда запретила ей к ним подходить.

Зазвонил телефон, и Франсуаз воспользовалась этим, желая избежать разговора.

— Мы поговорим позже, Гарда, — бросила она, поднимая трубку.

Секретарша посмотрела на меня, давая понять, что я-то прекрасно разобрался, кто из них двоих оказался прав, и вышла из кабинета, высоко подняв голову.

— Звонят из окружного морга, — произнесла Франсуаз. — У них выкрали пятый труп.

Речь шла о хоббите-зеленщике. Из него вышел неплохой натюрморт, когда в выпотрошенное тело скатились крупные желто-розовые яблоки. Останков койгана внутри уже, разумеется, не осталось — Асгхан вычистил их, как и диктовали законы его секты. Однако теперь у нас не было и самого трупа — только кусочки кровавых ошметков, разбрызганные по внутренней стороне металлического ящика.

— Вскрытие ничего не обнаружило, — заметила Франсуаз. — Никаких отклонений, которые могли бы объяснить, почему Асгхан предпочел прервать охоту.

— Такое ощущение, будто он взорвался изнутри, — сказал я. — Не знаю, как кровь могло буквально разметать вокруг.

— Значит? — спросила Френки.

— Хоббит — уже нечто большее, чем разодранный труп. И эта тварь сейчас бродит по улицам.

— Не знал, что у вас проснулась страсть к покойникам, мадемуазель Дюпон, — заметил королевский прокурор Тимоти Джастин, ожесточенно грызя карандаш.

У меня мелькнула мысль, что таким образом он их точит.

Это был небольшой лизардмен, с острыми крохотными зубами и гладкой, белесоватой чешуей, которую принято натирать гномьей мастикой. Несколько раз, находясь рядом с ним, я чувствовал тонкий запах фиалок, — однако ни один ящер не признается, что использует благовония и масло вместо воска, словно какой-то сильф.

Джастин обычно носит глухой кафтан, с вырезом а-ля квадрат. Но сегодня он надел распашной, с высоким стоячим воротником, походящим на шаль. У плеч, вместо обычных буфов, поднимались шелковые крылышки, белоснежную рубашку украшали золотые письмена. Это значило, что Джастину предстоит наведаться в Сити-холл и отвесить мэру пару поклонов.

У пояса лизардмен носил короткую шпагу, как и полагается при его должности, — хотя я никогда не видел, чтобы королевский прокурор хоть раз ее вынимал. Может, это просто рукоять, приделанная к ножнам. Но согласно обычаю, в них должен прятаться фламберг — дитя рапиры и малой шпаги, с тонким длинным клинком.

Изысканная резьба гарды рассказывала о славном прошлом династии, а также играла другую роль, — помогала облегчить оружие. На конце длинной рукояти сверкал вытянутый поммель, цель которого — компенсировать тяжесть клинка и уравновесить шпагу в руке. От удара кисть защищало полукольцо, выкованное из сплава золота и мифрила; его принято называть pas d'asne, поскольку «ослиная подкова» звучит не так элегантно.

— Общественность бушует, — пожаловался Тимоти Джастин, и тут же за его спиной — в фигуральном, конечно, плане — встала негодующая общественность, отчего-то в виде огромной толстой женщины лет сорока, которая уж никак не может носить спортивные костюмы, и тем не менее носит только их.

Общественность побушевала, тыча в воздух транспарантами, потом исчезла.

— Они хотят, чтобы мы поскорее нашли того маньяка, который взрезает тела жертв, — сказал королевский прокурор, потирая подбородок.