Аменемхет I – первый царь Двенадцатой династии. Южанин по рождению (согласно надписям его мать была из Элефантины, отдаленной местности в Верхнем Египте), Аменемхет сразу же поставил себя в ряд великих объединителей, основав для себя совершенно новую столицу – точно так же, как сделал Нармер, чтобы отпраздновать сохранение страны. Он назвал этот новый город в двадцати милях южнее Мемфиса «Владетелем двух земель» (Ити-Тауи).9 Город должен был служить ему точкой балансирования между севером и югом. Мемфис, все еще остававшийся центром поклонения египетскому пантеону и родным домом для самых священных египетских храмов, не был больше местом, которое считал своим домом фараон.

Аменемхет также поручил писцам написать «пророчество» о нем; этот документ начал циркулировать в Египте почти с самого начала его правления. Это «Пророчество Неферти», отсылающее ко времени правления Снефру пятьюстами годами ранее, начинается с обеспокоенности царя Снефру по поводу вероятности падения Египта при вторжении дикарей с востока – явный пример тревоги, перенесенной на гораздо более ранние времена, так как эта возможность, вероятнее всего, просто не могла прийти в голову Снефру. К счастью, сага Снефру имеет счастливое предсказание:

Затем Аменемхет продолжил выполнять пророчество. С помощью сына Сенусерта он организовал поход против «обитателей пустыни», которые просачивались в Дельту.11 Он также построил в восточной части Дельты укрепление, чтобы оградиться от других захватчиков и назвал его, что неудивительно, Стеной Правителя.

К концу своего правления Аменемхет стал достаточно могущественным, чтобы построить себе пирамиду возле нового города Ити-Тауи. Это была лишь маленькая пирамида – но она символизировала возврат старого порядка. Аменемхет, должно быть, ощущал себя таким же, его великие предшественники – Нармер, Хуфу и Хафре. Могущество фараона снова оказалось на подъеме.

А затем Аменемхета убили. Сенусерт I вскоре после этого события записал рассказ об убийстве своего отца от его имени.

Некоторые дополнительные детали содержатся в написанном немного позднее рассказе «Легенда о Синухе». По этому рассказу Сенусерт участвовал в кампании на юге, в «земле ливийцев», в пустыне западнее Нила, там, где жители пустыни без конца тревожили границы Египта. Услышав новость об убийстве отца, Сенусерт оставил армию и полетел, как сокол, назад, на север, в Ити-Тауи, проделав долгий и трудный путь. Когда наследник был уже близко, придворный Синухе сбежал из дворца в азиатские земли, так как был уверен, что его заподозрят в участии в преступлении.

Убежать в Ханаан для любого египтянина было актом по-настоящему безумной отваги. Синухе совершил трудное путешествие: ему пришлось проскользнуть мимо форта Стены Правителя («Я залег в кустах из страха, что стражники с форта… могут увидеть меня») и в течение тридцати дней пересекать пески пустыни. Наконец он достиг Ханаана, который он называет «Яа», и обнаружил там землю, текущую молоком и медом. «Там были фиги – восхищается он, – и вино; вина было больше, чем воды, обильна та земля медом, сочится маслом».

Много позже Синухе вернется в родную землю, где будет прощен Сенусертом, который занял место своего отца и сделал Египет и сильнее, и богаче. Однако какое бы хорошее мнение ни сложил слушатель о земле ханаанской, Синухе подчеркивает, что до того, как он снова влился в привычное египетское общество, ему пришлось за годы, проведенные среди чужаков, приспособиться к другой цивилизации; это был долгий процесс, коснувшийся даже бритья, так как жизнь изгнанника среди восточных семитов заставляла его оставаться бородатым.

Сам Сенусерт, отомстив за смерть своего отца казнью стражников, начал свое правление, которое оказалось успешным. За несколько лет до смерти он сделал своего сына соправителем – эта практика стала стандартной для фараонов Двенадцатой династии. Соправительство делало замену одного фараона на другого более легкой и мирной. Оно также было своего рода уступкой традиции; совместное правление соответствовало старой идее возрождения царя после смерти в своем сыне. Но к этому времени фараон был уже куда меньше богом, нежели человеком. Изменение это отражается в статуях царей Двенадцатой династии, которые являются портретами реальных людей и совсем не похожи на неподвижные божественные лица правителей Четвертой династии.