— Не час, а всего-навсего двадцать четыре минуты, — сказал точный Ашот.

И удалился, чтобы не слушать личные семейные разговоры.

Через несколько минут Лариса Андреевна Тимофеева с дочерью Верой вышли, у Веры Андреевны было изумленное лицо, а у Веры легкомысленное, потому что она в этом возрасте еще ничего не понимала.

— Спасибо, — сказала от души Лариса Андреевна.

— Не за что! — от души ответил Ашот, подавая ей букет только что срезанных роз: одна белая, две красные и две розовые — он обожает именно такое сочетание цветов.

Васильев двадцать четыре года ходил на работу по пешеходному мосту через железнодорожный путь. Но вот мост закрыли на ремонт, и ему пришлось огибать тупик, склады и заборы, потому что напрямик через путь он ходить не мог, боялся гибели от маневрового тепловоза, который вечно сновал туда-сюда, обманчиво блестя всегда вымытыми ярко-зелеными боками с красными полосами. И вот, огибая тупик, он обнаружил свалку.

Свалка была техническая. Васильев заинтересовался и первый же свой выходной день провел на свалке. Чего он только не увидел! Подшипники, какие-то сочленения, куски металла причудливой формы — белые, серые, синеватые, бронзовые, матовые, белые, никелированные. А вот два стерженька на шарнире, похоже на циркуль или на ноги прыгающего человека, или на крылья птицы. Часами Васильев рассматривал детали, думая над ними. И стал наиболее понравившиеся относить домой. А дома составлял из них конструкции и композиции, подразумевая, что каждому из сочленений и каждой из деталей должно найтись свое место, и очень радовался, когда действительно сочленения и детали образовывали гармоническое целое, получалось нечто загадочное, но удивительно красивое, изящное.

Васильев бросил работу. Ходил на свалку каждый день. Безжалостно рушил он свои первые примитивные конструкции: мысль и фантазия его усложнялись, и вот он достиг своего: комнату заполнили, не уничтожив, однако, пространства, пять конструкций, гармоничных сами по себе и гармонично разыгрывающихся друг с другом.

Ему не хватало одного: зрителя.

И он решил позвать соседа Кольцова, который в прошлой своей жизни был инженер, а в этой — сильно выпивающий работник мастерской «Металлоремонта».

И вот, купив водки, Васильев пригласил Кольцова, угостил его водкой — и показал.

Кольцов осмотрел, ковыряя в зубах спичкой, и сказал:

— Нормально.

— Если б вы знали, как это трудно! — воскликнул Васильев. — Из хаоса извлечь сперва нечто загадочное, долго ломать голову о его предназначении, искать сочетания, раскрывая загадку каждой детали, каждого узла…

— Уж и узлы, — сказал Кольцов. — Знаю я эти узлы. Это вот — релонгаторный шатун. Вы его задом наперед присобачили.

— Искосый рычаг стойкости, — поправил Васильев.

— Сам ты искосый, — дружелюбно сказал Кольцов. — Говорю тебе: релонгаторный шатун. А вот крепежный контрбаланс, почти новый…

— Меридиан плоскости и пространства, — поправил Васильев, становясь хмурым.

— Контрбаланс, говорю, к нему еще брубитель нужен, а вот и брубитель! — обрадовался Кольцов и вытащил его из другой конструкции, отчего она сразу рассыпалась.

— Пошел вон, — сказал Васильев.

— Да ладно тебе! — отозвался Кольцов на приятельскую шутку и продолжал рассказывать:

— А это вот — кронплексы, а вот переходник траверса на систему подвески, а это диссель двухтрубчатый, а это…

Васильев взял то, что Кольцов назвал дисселем двухтрубчатым, а для него было тоннелями встречных струй энергии, поднял над головой Кольцова сказал:

— Уйди.

И Кольцов ушел, обиженно косясь на недопитую водку.

Васильев же восстановил конструкцию, разрушенную Кольцовым и включил свет, который у него был устроен разнообразно и прихотливо. Глядя, как блики отражаются от искосого рычага стойкости, вспыхивая над меридианами плоскости и пространства, замирая над вечно гудящими тоннелями встречных струй энергии, он усмехался, думая о бедном Кольцове. Встав в известную ему точку, он вытянул руки над головой, поймал струю энергии, уменьшился до невидимости и полетел сквозь тоннель, голубые стенки которого мерцали где-то высоко над ним, глубоко под ним, далеко справа и слева, и путь к концу тоннеля не близок, и многое, многое может встретиться на этом пути, каждый раз — новое, но все не то, не то, что Васильев ждет и ищет…

Конечно, следовало бы рассмотреть развитие уникального саратовского характера в историческом срезе на протяжении четырех веков — столько существует город Саратов. Но это дело будущего. Пока же возьмем саратовцев современных, сегодняшних, живущих в городе, находящемся на перекрестье Востока и Запада, Севера и Юга, городе многонациональном, многослойном и многообразном и при этом монолитном, несмотря на свою разбросанность по окрестным холмам и миллионное народонаселение.

Моя задача — дать метод. Он — в полной правдивости и краткости. И, прочитав три-четыре наброска, каждый саратовец, мало-мальски владеющий пером, может продолжить начатое.

Итак.

Саратовцы довольно рассеянны и часто теряют ключи от квартиры. Зная об этой своей особенности, они прикрепляют к связке ключей металлическую бирку, на которой выбит подробный адрес, телефон, а самые скрупулезные указывают время, когда их можно застать, чтобы нашедший ключ не таскался попусту, а попал точно в то время, когда хозяева будут дома. Как правило, тем, кто нашел ключи, предлагается материальное вознаграждение. Как правило, от него отказываются, тогда хозяева усаживают пить чай, ведут дружеские беседы, и часто после этого завязывается дружба семьями: едут вместе по грибы, ловят рыбу, сидят у костра, поют песни.