Оценки показали, что ракета-носитель с третьей ступенью, с установленным на ней сравнительно небольшим двигателем, сможет вывести на орбиту массу около 4,5 тонн. Эта же трехступенчатая ракета смогла бы выводить на траекторию полета к Луне аппарат с массой около 300 килограммов. Было принято решение о начале работ по третьей ступени, а мы стали ориентироваться на массу 4,5 тонны для нашего корабля, что не так уж и мало, но и не много, если учесть, что предстояло разработать принципиально новую машину. Никаких аналогов у нас не было. К тому же мы не могли ждать новых разработок для значительной части оборудования корабля и вынуждены были, как правило, брать то подходящее, что имелось в наличии, исходя из его функций и параметров. Практически это означало, что мы вынуждены были брать по два комплекта каждого прибора. Потом это стало традицией, вернее, даже законом: «Все должно быть зарезервировано!» Это, конечно, приводило к обострению проблемы веса, но ради справедливости надо признать, что весовая проблема оставалась острой на всех наших машинах. Проектанты ракеты всё понимали и относились к нам в этом вопросе весьма скептически, а потому при разработке носителя создавали (втайне от нас) небольшие резервы массы, которые нам отдавали в критический момент.

Трудности возникали на каждом шагу. Специалисты по аэродинамике и тепловому нагреву подвергли наш шарик резкой критике. Раньше они доказывали, что это не самая оптимальная форма и предлагали взять конус. Теперь стали доказывать Королеву и Бушуеву (и не без успеха), что мы ошиблись в расчете толщины теплозащитного покрытия. По нашим, как мы считали, завышенным расчетам (и мы оказались правы — это подтвердили первые же полеты кораблей), толщина тепловой защиты в лобовой части должна была составлять 50 миллиметров. Они же доказывали, что ее нужно увеличить вчетверо! На увеличение расчетной толщины в два раза (для запаса — все-таки у нас не было никаких натурных экспериментов) мы и сами были готовы пойти. Но чтоб вчетверо! Однако Королев и Бушуев встали на сторону наших оппонентов, и нам пришлось ввести в проект удвоение толщины тепловой защиты (временно!). Потом мы все равно эти лишние 100 миллиметров «срезали». Не раз бывало, что если Королев в споре переходил на сторону наших противников, мы тут же оказывались даже не в меньшинстве, а в одиночестве. И дело не в авторитете Королева, а в человеческой природе, во внутренней неуверенности в себе коллег по работе.

После многократных обсуждений в ноябре 1958 года проект был представлен на совет главных конструкторов. Совет должен был принять решение о выборе основного направления работ в космической технике на ближайшие годы. Были представлены три доклада: Рязанова об автоматическом спутнике-разведчике, Белоусова об аппарате для полета человека по баллистической траектории и мой — о пилотируемом спутнике Земли.

Надо сказать, лозунг «Для Родины важнее спутник-разведчик!» на многих действовал безотказно. И не потому, что он был для всех так уж убедителен, а потому, что с ним опасно было бороться. Здесь для нашего дела крылась явная опасность. Надо было как-то нейтрализовать конкурентов. И еще в августе мне пришлось пойти на тактический маневр: «Хотя работы над разведчиком и начались раньше, но мы-то продвинулись гораздо дальше. Давайте сначала сделаем пилотируемый спутник, а потом на базе его конструкции и бортовых систем Рязанов с его сектором сделают проект автоматического спутника-разведчика, но не с маленькой капсулой для возвращения фотопленки, а с большим спускаемым аппаратом, где будут размещаться и фотопленки, и фотоаппараты. Конструкция будет проще и надежнее». Такая постановка вопроса перед начальством позволила нам отбиться от «защитников государственных интересов», а Королеву твердо встать на нашу сторону: создавая корабль для полета человека, мы убиваем сразу двух зайцев! А для любого начальства одним выстрелом убить двух зайцев — самое милое дело, мечта, можно сказать!

Одновременно это позволило подготовить и в сентябре согласовать в ВПК (в Комиссии Совмина СССР по военно-промышленным вопросам, к тому времени уже появившейся официально) проект постановления правительства о работах по кораблю под флагом спутника-разведчика. Главные конструкторы, директора заводов приглашались в ВПК, я им объяснял, о чем идет речь, договаривался о требованиях и сроках изготовления, и они, как правило (если соглашались взяться за работу), тут же визировали проект постановления. Иногда, правда, брали тайм-аут на один-два дня. В комнате, где проходили переговоры, обычно находился кто-нибудь из работников ВПК, что приводило время от времени к неприятным и в тоже время смешным ситуациям. Меня то и дело, что называется, ловили за руку: что за спутник такой, зачем здесь аппаратура радиотелефонной связи, что, там фотоаппараты будут разговаривать? Катапультируемое кресло, скафандр? «Да вы что, с ума сошли? Забываете, где находитесь?!» Но практика включения в очередное постановление пунктов, забытых в других постановлениях, или новых дополнительных работ по уже вышедшим постановлениям, по-видимому, была обычной, и чаще всего удавалось как-то навести тень на плетень. Но даже непосвященные угадывали присутствие на борту корабля если не самого человека, то его ушей.

Несколько раз приходилось прерывать переговоры и возвращаться в Подлипки не солоно хлебавши. Рассказывал все Бушуеву или С.П. (в зависимости от размера скандала), а они действовали через начальство ВПК (скорее всего, через Г. Н. Пашкова). А может быть, и напрямую через Д. Ф. Устинова. И когда я приезжал на следующий день в ВПК, там уже оказывался очередной потенциальный смежник, и согласование продолжалось. Список «кандидатов» в смежники мы передали в ВПК заранее и время от времени пополняли его, а аппарат ВПК уже приглашал их в Кремль.

В начале ноябрьского совета главных конструкторов Королев занимал внешне нейтральную позицию (сидел в засаде!), но после обмена мнениями высказал свою точку зрения: первым надо создавать пилотируемый спутник Земли. И совет главных принял решение о начале работ по этому направлению. Конечно, что бы там ни говорили потом, совет главных конструкторов и при Королеве, как правило, носил церемониальный характер, но тем не менее решение приняли, и в нашу пользу. С этого момента Королев официально стал во главе дела. Он следил за нашей работой, твердо и энергично поддерживал нас. Подключались другие отделы КБ, привлекались сторонние специалисты и организации. А мы, проектанты, начали разработку официальной проектной документации, которая содержала исходные данные для конструкторов, разработчиков бортовых систем и приборов, испытателей.

Деление на проектантов и конструкторов сложилось в нашем КБ давно. Проектанты занимаются машиной в целом: формулируют задачу, уточняют условия работы и соответствующие этим условиям ограничения (по массе, габаритам, времени работы и т. п.), ищут принципиальные решения наиболее сложных частных задач, выбирают оптимальные параметры машины, прорабатывают различные варианты компоновочной схемы, проводят основные расчеты (как правило, в первом приближении), составляют перечень оборудования, формулируют требования к нему, по возможности подбирают его из уже существующего. Если перечня нет, то формулируют требования к нему для заказа в других отделах КБ или в других организациях. Разрабатывают программы и логику функционирования машины в целом и ее основных систем. В итоге всех этих работ проект «завязывается», то есть начинает представлять собой логично выстроенную непротиворечивую систему. После чего разрабатываются исходные данные для последующих работ других отделов конструкторского бюро и завода.

Конструкторы же в соответствии с проектом ведут разработку конструкции машины: силового корпуса, агрегатов, механизмов, установку оборудования и т. п. Они же разрабатывают чертежную и текстовую документацию, по которой на заводе идет изготовление и сборка машины. Разработка конструкторской документации для будущего «Востока» велась в конструкторском отделе Г. Г. Болдырева, заместителем которого с лета 1958 года стал Белоусов. Он был конструктором, а не проектантом, и когда летом того года стало ясно, что мы берем курс на «Восток», Бушуев перевел Белоусова в этот конструкторский отдел. Болдырев был организатором, администратором, что определялось и его характером, и специальностью (артиллерийский инженер). А тут нужен был лидер конструкторских разработок, способный ежедневно предлагать или принимать предложенные другими решения по конкретным узлам, деталям, механизмам. Белоусов мог стать таким лидером, и стал. Тут нам просто повезло. Хотя в повседневном общении от него исходило многовато шума и некоторый переизбыток юмора. «Зачем вы опять прислали нам эту макулатуру?» — это он о наших очередных исходных данных на разработку конструкторской документации! О наших «гениальных» решениях, которые нужно немедленно перевести на язык чертежей! «Да так ни в жизнь не получится, мы эти исходные данные не возьмем!» Но в конце концов все он принимал, и все у него и его товарищей получалось. Белоусов был человеком порядочным.