— Как мне его жалко… — проговорила Чиюань и в упор посмотрела на Реймонта. — Значит, роль доброй мамы играет Линдгрен?

Он кивнул.

— А я типичный старший сержант. Жесткий, грубый, требовательный, несговорчивый. Не такой мерзкий, чтобы требовать моей отставки, конечно же. Но достаточно противный, чтобы меня не любить, но при этом уважать. Для подчиненных лучше не придумаешь. Уж лучше ненавидеть меня, чем погружаться в одинокую тоску, — ведь именно этим ты, любовь моя, занимаешься в последнее время… Ну а Линдгрен все, так. сказать, сглаживает. Она первый помощник, и ее власть выше моей. И потому время от времени она отменяет мои приказы, нарушая устав ради милосердия. Тем самым она дорисовывает непогрешимый образ Верховного Владыки. До сих пор, — нахмурившись, закончил Реймонт, — система нас не подводила. Но начинает мало-помалу хромать. Нужно что-то менять.

Чиюань не спускала с него глаз. Наконец он пошевелился.

— Ты?.. — нерешительно спросила китаянка. — Это все оговорено с Ингрид?

— Что? О нет. Она должна играть свою роль естественно, ничего не подозревая. Не Макиавелли же она, в конце концов.

— М-м-м. Черт подери, хватит об этом. Я всего-навсего хочу вернуть тебе желание жить.

— Для того чтобы я, в свою очередь, могла помочь жить тебе?

— Ну… в общем, да. Я же не супермен. И давным-давно никому не плакался в жилетку.

— Ты говоришь откровенно, или это вписывается в рамки твоего психологического плана? — шутливо спросила Чиюань и откинулась на спину. — Ну да ладно. Можешь не отвечать. Будем жить друг для друга и помогать друг другу. А потом, если будем живы… ладно, все остальное обсудим потом. Если будем живы….

Смуглое, суровое лицо Реймонта смягчилось.

— Похоже, ты входишь в норму, — улыбнулся он. — Отлично.

Чиюань рассмеялась и обвила руками его шею.

— Иди ко мне, — прошептала она.

К скорости света можно приблизиться, но ни один объект, обладающий массой покоя, не может достичь ее целиком. Скорость «Леоноры Кристин» нарастала все медленнее. И казалось, что пространство Вселенной, по которому мчался корабль, уже не может быть больше искажено. Смещение звезд вследствие аберрации составляло максимум 45°. Эффект Допплера преображал в красноватый свет звезды, остававшиеся позади, но частоту излучения тех, что летели навстречу, мог увеличить лишь вдвое.

Правда, величина обратного тау была беспредельна, и именно его величина служила мерой изменений в осязаемом пространстве и реальном времени. У оптических сдвигов предела тоже не было, и пространство как позади, так и впереди могло сжиматься почти до нуля.

И вот, облетев половину Млечного Пути и развернувшись, чтобы начать путь к его сердцевине, те, кто наблюдал космос через корабельный перископ, заметили странную картину. Звезды, расположенные ближе к кораблю, казалось, летели навстречу еще быстрее, чем раньше, и скоро исчезали из поля обзора. Это происходило потому, что за те минуты, что текли внутри корабля, в космосе пролетали годы. Небо теперь не казалось черным — оно стало лиловым, и его оттенок становился то светлее, то темнее с каждым космическим месяцем. Причиной тому было взаимодействие силовых полей и межзвездной среды — порой в силу вступал межзвездный магнетизм, из-за которого высвобождались кванты энергии. Далекие звезды выделись расплывающимися сферами — яростно-синими впереди корабля и ярко-красными позади. Но мало-помалу сферы сжимались и превращались в точки, и свет их становился более тусклым. Причиной тому было то, что львиная доля их излучения уходила из видимой части спектра и преображалась в гамма-лучи и радиоволны.

Вьюер был отремонтирован, но его способность компенсировать искажения изображения оставляла желать лучшего. Контуры световодов просто не в состоянии были различать отдельные солнца на расстоянии больше чем в несколько парсеков. Техники разобрали прибор и попробовали увеличить его разрешающую способность. Не сделай они этого, наблюдатели в скором времени попросту ослепли бы.

Этот проект наряду с кое-какими еще новшествами оказался гораздо более нужным, чем думали те, кто занимался работой. Помимо всего прочего, работа отвлекала от мрачных мыслей.

Борис Федоров нашел Луиса Перейру на гидропонной палубе. Шел сбор урожая с мини-плантации водорослей. Инженер работал наравне со своими сотрудниками — так же, как остальные, запускал по локоть руки в воду, вытаскивал оттуда зеленоватые нити, перекочевывавшие в емкости, стоявшие на тележке.

— Фу! — поморщился Федоров.

Перейра широко улыбнулся, и под черными усами блеснули белоснежные зубы.

— Зря ты так относишься к моему урожаю, — шутливо упрекнул он Федорова. — Придет время, и будешь лопать вместе со всеми за обе щеки.

— Интересно, как из этой гадости в конце концов получается восхитительный сыр «лимбургер»? — проговорил Федоров. — Слушай, у тебя есть время? Мне необходимо поговорить с тобой.

— А попозже нельзя? Нам нужно непременно вычистить всю ванну. Если загниет, придется всем потуже затянуть пояса.

— Ну, у меня со временем тоже не ахти, — несколько обиженно сказал Федоров. — Уж лучше, по-моему, поголодать немного, чем угодить в очередную аварию.

— Ребята, заканчивайте без меня, — распорядился Перейра, быстро прошел в душевую и вымылся. Не заходя в сушилку и не одеваясь, поскольку на этой палубе было очень тепло, он повел Федорова в свой кабинет.