Закончив с моей головой, Морад вручила мне мыльную губку и отступила прочь, явно не намереваясь мыть прочие части моего тела. Она только обернула мою голову влажным полотенцем, свернутым наподобие пчелиного улья. Вымывшись, я встал, и отражение в зеркале заставило меня хихикнуть. Потом я опустил взгляд, увидел все остальное и замолчал.

Это было то самое тело, которое я создавал для себя бессчетное множество раз. Иногда по своей воле, а иногда от беспомощности, в моменты слабости и отчаяния. Я был невелик ростом для своего, с позволения сказать, возраста; я вырасту еще на два-три дюйма, но с рослыми амнийцами мне не сравняться. Еще я был худее обычного, должно быть, отощал за годы поста, пока медленно превращался в смертного внутри Нахадота. Руки и ноги длинные, под коричневой кожей все кости просматриваются. Мышцы на костях слишком тонкие и слабые.

Я придвинулся к зеркалу, пристально изучая черты своего лица. Не слишком-то привлекательная внешность, хотя я знал, что это дело поправимое. Я как раз пребывал в той стадии, когда нарушаются пропорции черт. Что же касается слишком усталых глаз…

Шахар была куда красивее. И все-таки она поцеловала меня. Я провел пальцем по губам, силясь вызвать в памяти ощущение того прикосновения. Какими, интересно знать, ей запомнились мои губы?

Морад деликатно кашлянула.

Вот бы знать, задумывалась ли Шахар о…

– Вода остынет, – негромко заметила Морад.

Я моргнул, покраснел и мимолетно порадовался, что не стал высмеивать ее. Потом забрался в ванну, а Морад вышла переговорить с портным, который только что явился и представился.

Когда я вышел в пушистом халате (дурацкий вид был, наверное), портной обмерил меня, бормоча себе под нос, что одежду надо будет сделать попросторней: пусть прячет мою худобу. Затем настал черед мастерицы по ногтям, башмачника и еще кого-то, кого непонятным образом вызвала Морад, хотя я не приметил, чтобы она пользовалась магией. К тому времени, когда каждый из них сделал свое дело, я валился с ног от усталости, и Морад, спасибо ей, это заметила. Она сразу отпустила мастеровых и тоже направилась к двери.

Я слишком поздно сообразил, что она была невероятно предупредительна. Кто знал, сколько у нее обязанностей во дворце? И сколькими она сегодня пренебрегла ради моего удобства?

– Спасибо, – выпалил я, когда она уже открывала дверь.

Она помедлила и оглянулась с удивлением на лице. А потом улыбнулась такой искренней и щедрой улыбкой, что я сразу понял, что нашла в ней Ремат.

Когда она удалилась, я принялся за еду, принесенную слугами. Насытившись, нагишом растянулся на Декиной кровати. Я впервые с удовольствием ждал сна, быть может сулившего мне сны о любви и…

Забвение.

…Я стоял на равнине, напоминавшей беспредельное стеклянное зеркало. Опять зеркала! Я и в царстве Нахадота их видел. Может, за этим крылся какой-то смысл? Надо будет поразмыслить. Как-нибудь позже.

Надо мной выгнулся небесный свод: непрерывно вращающийся цилиндр синевы и облаков, вроде бы нескончаемо просторный и в то же время некоторым образом замкнутый. Слева направо по нему текли облака, хотя свет – источник которого, впрочем, я определить не мог – смещался в противоположном направлении, так что свет и тьма медленно, но неудержимо сменяли друг друга.

Держава богов. Или ее сновидческое проявление. Вернее сказать, приближение. Подобие, которое только и мог родить мой смертный рассудок.

Передо мной, вздымаясь над равниной, высился дворец. Правда, он не стоял, а невозможным образом лежал на боку. Он был весь серебряный и черный, он не вписывался ни в один стиль зодчества смертных, но тем не менее содержал намек на каждый из них. Детали фасада порождали трудноописуемые, бесформенные тени. Не реальность, а сущая кажимость. Внизу же, в зеркале, вместо отражения блистала противоположность этого дворца: белизна и золото, непохожее подобие, куда больше реальности, но меньше воображения. И во всем этом тоже был смысл, впрочем вполне очевидный: господствующий черный дворец, а белый – всего лишь образ. Серебристая поверхность зеркала отражала, уравновешивала и разделяла их. Я раздраженно вздохнул. Неужели я уже стал утомительным приверженцем буквальных смыслов, подобно большинству смертных? Какое унижение.

– Ты боишься? – спросил голос у меня за спиной.

Я вздрогнул и начал поворачиваться.

– Нет! – рявкнул говоривший, и в его голосе звучала такая власть – над реальностью, над моей плотью, – что я немедленно замер. Вот теперь мне и впрямь стало страшно.

– Кто ты? – спросил я.

Голос казался мне незнакомым, но это ничего не значило. У меня насчитывались многие дюжины братьев, и все они могли принимать любой облик по своему выбору. Особенно здесь.

– А почему это так важно?

– Потому что хочу знать, понятное дело!

– Зачем?

Я нахмурился:

– Что вообще за вопросы? Мы же родня! И я хочу знать, кто из моих братьев вознамерился меня до смерти напугать!

И не только вознамерился, но и преуспел. Другое дело, я нипочем бы в этом не сознался.

– Я – не один из твоих братьев.

Я снова нахмурился, не в силах ничего понять. Лишь боги могли посещать державу богов. Он что, лжет? Или я слишком приблизился к смертным и уже не могу сообразить, что он имел в виду?