Потом я завернул за очередной угол и остановился, натолкнувшись на сердитый взгляд Гимн.

Я вздохнул:

– Прости, пожалуйста. Мне очень жаль, честно! Но мне нужна твоя помощь…

Мы сидели в небольшой общей комнате дома, где жила ее семья. Гимн объяснила, что когда-то этот дом был гостиницей. Теперь путешественники здесь не останавливались, и заведение кое-как выживало, время от времени принимая квартирантов на длительный постой. В настоящее время таковых не имелось.

– Это единственный способ, – сказал я, придя к этому выводу за второй чашкой чая. Подавала его мать Гимн, и ее рука с чайником отчаянно дрожала, хотя я изо всех сил старался расположить и успокоить ее. Когда Гимн ей что-то шепнула, она удалилась в другую комнату, но я слышал, как она топчется возле двери и подслушивает. Ее сердце билось очень громко.

Гимн пожала плечами, вертя тарелочку с засохшим сыром и черствым хлебом, которую ее мать, настояв, поставила перед нами. Гимн съела очень немного, а я и вовсе не притронулся к угощению, поняв, что эта еда в доме была почти последней. По счастью, такое поведение укладывалось в понятия о вежливости богорожденных, ведь большинство из нас не нуждается в пище.

– Выбор в любом случае за тобой, – сказала она.

Вообще-то, мне не понравился тот выбор, который она мне предоставила. Гимн подтвердила мою догадку о том, что нынче на работу наняться непросто. Деловая жизнь города последнее время совсем увяла в свете нововведений, благодарить за которые следовало Север. (В былые времена Арамери соорудили бы парочку эпидемий, чтобы повыморить простонародье и создать нужду в работниках. Что ж, безработица, конечно, скверная штука, но в данном случае ее следовало считать признаком прогресса.) Деньги по-прежнему можно было заработать, прислуживая смертным, прибывавшим в город ради паломничества и молитв о благословении от любого из дюжины богов. Вот только немногим захотелось бы нанимать на работу богорожденного.

– Дела могут пошатнуться, – объяснила Гимн. – Твое существование того и гляди кого-нибудь оскорбит.

– Ну да, конечно, – вздохнул я.

Итак, в законную деятельность дорога мне была заказана. Значит, оставалась только незаконная. И туда я, пожалуй, мог проникнуть. Неммер… Согласно нашей договоренности, я должен был встретиться с ней через три дня. Мне больше не было дела до выяснений, кто из наших нацелился вредить Арамери. Да пускай они все сдохнут, ну, может быть, за исключением Деки. Этого я бы кастрировал и держал на коротком поводке, чтобы оставался милым и ласковым. Однако наличие заговора против наших родителей означало, что мне все-таки следует переговорить с Неммер. Вот заодно и попрошу ее подыскать мне работу.

Если смогу вынести стыд. А такого я вынести не смогу. Поэтому решил воспользоваться иными путями проникновения в теневые области города. А именно способом, предложенным Гимн: поработать в «Гербе ночи». Это было веселое заведение, в которое она уже уговаривала меня поступить.

– Пару лет назад туда устроилась моя подружка, – рассказала она. – Нет, не шлюхой! Она совсем не такая! Просто им там нужны не только шлюхи, но и слуги и всякое такое, а платят очень неплохо. – Она пожала плечами. – Если какое-то занятие тебе не подойдет, всегда найдется другое. Особенно если умеешь прибираться и вкусно готовить.

Я был далеко не в восторге. Годы моей смертной жизни в Небе прошли в услужении самого различного свойства.

– Полагаю, их посетителям вряд ли захочется в пятнашки играть? – хмуро осведомился я. Гимн посмотрела на меня, и я вздохнул. – Понял…

– Если думаешь поговорить с ними, то пора выходить, – сказала она. – А то поздно вечером к ним народ набежит.

В ее голосе звучало сочувствие, тем более удивительное, что я понимал, насколько успел ей надоесть. Оставалось предположить, что вид у меня был настолько несчастный, что пробился даже сквозь броню цинизма, которую она себе выковала. Наверное, по этой же причине она попробовала меня отговорить:

– Знаешь, мне на самом деле все равно, расплатишься ли ты за то, что благодаря тебе меня едва не убили. Помнишь, я говорила?

Я угрюмо кивнул:

– Да, знаю. Дело, вообще-то, не в тебе.

Она вздохнула:

– Верно-верно. Ты должен следовать своей природе и быть таким, каков ты есть. – Я удивленно взглянул на нее, и она улыбнулась. – Я же говорила. В этом городе все понимают богов.

Покинув гостиницу, мы пошли вверх по улице. Поскольку я на некоторое время скрылся из виду, здесь успело сделаться людно. Возчики погоняли коней, с рокотом колес тащивших расшатанные старые телеги, мелкие торговцы катили передвижные прилавки, предлагая кто жареное мясо, кто фрукты. На углу, подстелив одеяло, сидел старик, выкликавший: «А кому башмаки починить?» Вот к нему подошел средних лет мужик в грязной рабочей одежде, присел на корточки, они принялись торговаться…

Гимн уверенно хромала сквозь всю эту суматоху, весело помахивая то одному прохожему, то другому. Ей явно было удобней и проще в компании собратьев-смертных, чем в моем обществе. Я завороженно наблюдал за ней. Под наружной оболочкой циничной практичности в ней угадывался несокрушимый стержень невинности, приправленный крохотной толикой изумления, ибо даже самый толстокожий и пресыщенный смертный не способен проводить время рядом с богом, не почувствовав кое-чего. И при всем внешнем раздражении я, безусловно, забавлял ее. Это вызвало у меня ухмылку, которую она и заметила, когда повернула голову и случайно взглянула на мое лицо.