Но тем более безусловно мы присоединяемся к вопросу достоуважаемого Алексея Александровича: «Почему не созывается Церковный Собор?» Это нечто действительно непонятное. Ясно как день, что государство, если оно благожелательно к Церкви, необходимо должно дозволить ей в такое трудное время хотя бы самостоятельное благоустроение, насколько это возможно при законах, утративших идею государственно-церковного союза. Сверх того ясно, что рассуждения соборные могут дать и самому государству напоминание тех точек зрения, которые для него стали плохо различимыми под влиянием туманных и отрицательных идей освободительного натиска. Церковь, тысячелетне жившая в союзе с государством, рассуждая о своих собственных делах и нимало не вмешиваясь в государственные, не может, однако, не дать государству больших материалов для размышления, которыми оно могло бы воспользоваться с большой выгодой для себя и для страны. Если бы даже государство и не пожелало пользоваться мудростью веков, во всяком случае, ему полезно узнать мысль церковную, живущую в десятках миллионов граждан, мнения которых и желания и нельзя, и очень неудобно игнорировать. И потому для нас непостижимо, откуда являются эти бесконечные оттяжки созыва Церковного Собора? Сознаемся, что не умеем ответить на этот вопрос, и знаем лишь одно: что это кроет в себе очень и очень вредные и опасные последствия для государственной жизни.

Целый ряд событий последнего времени, в том числе даже правительственный кризис, и уж, нечего говорить, царицынские происшествия [165] напоминали разными своими сторонами о том пробеле, который составляет для нас отсутствие Поместного Собора. Теперь назначение обер-прокурором Св. Синода столь опытного человека, как

В.К. Саблер, заставляет надеяться, что мы наконец избавимся хоть сколько-нибудь от помех в осуществлении этого давно намеченного дела.

Для того, кто глубоко заглядывает в задачи государственного благоустройства, затяжки в осуществлении созыва Собора являются прямо бедственными. Как возможно устраивать государство, не найдя правильных отношений его к Церкви, числящей в себе 100 миллионов человек, а если считать разного рода раскольствующих православных, то и еще миллионов на 10 больше? На каждом шагу государству приходится думать об учреждениях, в которых дела гражданские теснейше переплетаются с церковными, и мыслимо ли все это устраивать без Церкви?

Приходится, например, думать о свободе исповеданий, особенно в отношении той части русского же населения, которая откололась от Православной Церкви, но принципиально вовсе не считает этого нормальным, и также приветствовала бы «соединение всех», как и мы. Только соборная практика может достигнуть православного modus vivendi [166] , а легко понять, насколько облегчилась бы задача государства в отношении вероисповедном, если бы православные всех обрядов и церковных обществ составили снова единое целое, не имеющее надобности вмешивать государство в распутывание своих внутренних отношений.

На последнем запросе в Государственной Думе председатель Совета Министров раскрыл свое намерение провести вероисповедный закон снова в порядке 87 статьи. Насколько же прочнее было бы сначала спросить самих нас, православных «господствующей» Церкви и отколовшихся от нас церковных обществ, не найдем ли мы сами способов столковаться? Но этот вопрос может быть предложен только Собору и только Соборами может быть приведен к благополучному решению.

У нас в учреждениях правительственных уже возбуждается вопрос о приходе. Но решение его иначе как в строгом соответствии с желаниями самой Церкви сулит не устройство, а только расстройство, которое для государства, по малой мере, нежелательно. Обсудить же этот вопрос со знанием дела, с принятием во внимание церковных интересов прихожан, способен и авторитетен только Собор.

Даже обычное управление Церкви имеет своим предметом множество дел, совершенно сливающихся с государственными. Между тем нынешнее церковное управление находится в неслыханном еще подчинении гражданской власти, при котором союз с Церковью, давший некогда столько силы государству, уже внутренне колеблется и заменяется в сердцах раздражением. Авторитет церковного управления, постоянно обнаруживающего свою несамостоятельность, свою зависимость от гражданской власти, падает все больше, и это ведет за собой полное падение внутренней дисциплины среди 100 миллионов человек. Для государства в высшей степени опасно такое падение, потому что оно сопровождается потрясением нравственных основ десятков миллионов его граждан и подданных. Сверх того, горечь, являющаяся у православных при виде падения своей Церкви, при виде возрастающих расстройств православной жизни, обращается прямо на государство. Они начинают обвинять во всем государство, не дающее Церкви возможности собраться и принять меры к повышению православной жизни. Это такая сторона внутренних наших отношений, о которой гражданин, понимающий логику событий, не может не думать с величайшим страхом.

Наше государство за многие столетия, кажется, слишком привыкло к безусловной дисциплине православного населения Империи и, по-видимому, не представляет себе, что православные — такие же люди, как и все прочие, точно так же, как все, способны приходить в раздражение и переходить в оппозицию. Безусловная дисциплина православных держалась тесным союзом с государством. Но если это население увидит себя не в союзе, а в состоянии покоренных, подчиняющихся не за совесть, а за страх, то на его подчинение можно рассчитывать ничуть не больше, чем в среде других вероисповеданий и национальностей. Поэтому в высшей степени опасно было бы разрушить политически драгоценную вековую веру православных в то, что их Церковь находится с государством в искреннем союзе, а не в состоянии внешнего покорения. Между тем за очень недолгое время нашей жизни при новых государственных учреждениях сделано уже необычайно много для подрыва этой благодетельной для государства уверенности. Необходимы очень неотложные меры для того, чтобы сомнения православного населения в этом отношении исчезли, не развившись до опасной степени. А из таких мер первая и главная есть созыв Поместного Собора. Только на нем православные могут разобраться и столковаться в своих делах. Только на Соборе государство может услышать истинный голос Церкви.

Если бы даже предположить, что Собор может выйти, как выражаются, «неудачен», то это такая печаль, которая может озабочивать скорее само православное население, чем государство. Для государства нужен голос правильно созванного, законного Собора. Раз он имеется, это уже освобождает государство от нареканий в произволе, что для него прежде всего именно и нужно.

Но никаких «неудачностей» нет оснований ожидать. Во-первых, хуже чем теперь, во всяком случае, ничего не может выйти. Во-вторых, всякий Собор естественно соединен с разногласиями и разномыслиями. Всегда они были и на прежних Соборах. Но это не только не есть возражение против созыва Собора, а совершенно наоборот — указание на его необходимость. Когда все обстоит благополучно, в полном единомыслии, в полной стройности, тогда Собор не нужен. Но в настоящее время уж один подрыв старой схемы отношений с государственными властями и отсутствие новой порождает такое опасное разномыслие, которое обязательно должно быть уничтожено. Силами же государственных учреждений это недостижимо.