Напрасно бы сказал кто-нибудь, что нехорошо подниманием покрывала Изиды [126] возбуждать общественное уныние, ибо государству нужно доверие народа.

Это верно как общее правило, при положении сколько-нибудь нормальном. А тут что же и говорить о нормальности? Да, наконец, покрывало давно поднято, и все видят, что скрывается за ним. В таком положении нельзя мерить долг прописными правилами, и он требует не сокрытия, а указания опасности.

При том же, нужно сказать, бывают минуты, когда государственная мудрость состоит не в упорном поддержании декорации благополучия, а в откровенном сознании и раскрытии ошибки. Это делывали даже такие люди, как Иоанн Грозный, публично сознававшийся в ошибках Это сделал Собор 1613 года, на всю Россию разоблачивший отчаянное положение государства, разложенного партийной борьбой. Это сделал и царь Алексей Михайлович, не побоявшийся всенародно сознаться в происшедших оплошностях. Все эти крупнейшие государственные деятели не породили тем уныния народа, не подорвали общественного доверия к государству, а, напротив, приобрели, восстановили его доверие. Но чтобы поступить так, нужна не азбучная рассудочность чиновника, исполнителя, а государственная мудрость генерала.

А почему же ее не проявляется? Потому, что привыкли исполнять «дела», и больше ничего. Как пришла потребность строить государство, оказывается, что ни у кого нет государственной идеи. На мелкие дела мастеров много, на единое на потребу — нет и нет. А понятно, что когда нет идеи, — нет и мужества, чтобы взять быка за рога.

Жалость смотреть, сколько тратится у нас сил на попытки решать вопросы органического устроения средствами существующих учреждений. На каждом шагу оказывается, что для этого нужно и сильное обсуждение, и сильная власть. А учреждения не дают ни того, ни другого. Поразительная разноголосица учреждений требует властного голоса, и за неимением его — за все про все стала отвечать 87 статья и репрессии против тех, которые исполняли свой долг размышлять и подавать голоса по совести, а не по потребностям лиц, на тот час находящихся в правительстве. Толкования 87 статьи, имеющие дать власти несуществующие права, формально логичны, но составляют чистую казуистику, примечательную тем более, что правительство при этом берет на себя право само определять свои права, и в этом отношении то, что было, — конечно, только цветочки. Это было при покойном П.А. Столыпине, который умел каждую секунду усложнений парировать каким-нибудь новым приспособлением того или иного винтика нашей машины. Но усложнения легко могут оказаться пострашнее, а другого такого изобретательного механика, можно сказать наверное, мы не скоро найдем. Но никто не думает о будущем. Мы занимаемся докладами, заключениями, упорядочениями, запросами, разъяснениями, шумим, тратим свои и чужие силы… и больше ничего.

А лучше ли дело идет в другой отрасли управления — в сфере церковной? Там все перемешалось. Церковное управление получило положение, которого существа нельзя даже понять. Все главное, что касается веры и Церкви, решает Дума и Государственный Совет. О нуждах веры и Церкви размышляют то председатель Совета Министров, то министр внутренних дел, то добровольцы Думы. А обер-прокурор Св. Синода, обязанный защищать интересы своего «ведомства», в то же время должен голосовать согласно с Советом Министров, хоты бы был с ним совершенно не согласен. Получаются соотношения органов власти, не имеющие ничего общего с обязанностями. Но мы и тут стараемся перемолоть муку дел средствами существующих учреждений, явно и очевидно таких средств не дающих.

Мы не говорим, чтобы у нас в частностях при всем том не достигалось ничего доброго. Дело не в этом. Вопрос в том, какими средствами достигается? Покойный П.А. Столыпин успевал кое-что сделать, но он действовал не так, как председатель Совета Министров по законам 1906 года, а так, как действовал какой-нибудь Перикл в Афинах. Перикл и совсем не занимал никакой должности, а умел вертеть всей республикой. В этом роде приходится действовать и у нас. Но когда конституция дает возможность такого действия и не оставляет правильных государственных способов действия, то, значит, дело совсем плохо. В Афинах жизнь Перикла была предвестием падения государства, как только он умрет. Неужто мы не подумаем, что и у нас может случиться то же самое, тем более, что в Афинах по крайней мере не убивали талантливых демагогов, спасавших государство личным влиянием, а у нас, кажется, нет ни одного главы власти, талантливого и энергического, которого бы не убили во цвете лет.

Пора подумать серьезнее об учреждениях. Для прочного государственного дела нужно, чтобы самое построение их обеспечивало и доброе обсуждение мер, и сильную власть, и отношение государства к вере и Церкви. Нужно иметь учреждения, которые бы давали государству не призрак жизни, материализующийся только личными талантами, личным влиянием того или иного министра или члена Думы, или, может быть, — дождемся и того — какого-либо журналиста или главы какого-либо союза, но действительную жизнь, не зависящую от случайных влияний личности, а создаваемую разумом самой конституции, при наличности которого страна всегда находит достаточно талантов на службу государственно-национальному делу.

Недолгая история наших законодательных учреждений переполнена той несуразицей, которую парламентаристы именуют «инцидентами», «конфликтами», «кризисами» и т. п. иностранными терминами, сдабривая проявление того, что по-русски называется просто «безурядицей». В одном из таких «кризисов» пребываем и мы в настоящее время, если послушать петербургские толки.

Дело, в сущности, очень просто.

Государь Император уже три года как учредил Морской Штаб, и не говоря уже о том, что такова была Его Воля, подлежащая лишь исполнению, ни один мало-мальски разумный человек не может не понимать и не признавать, что это учреждение было и есть необходимо для возрождения нашего флота. Но наши новые учреждения запутывают исполнение самого простого и необходимого дела. Согласно законам 1906 года выходит так, что Государь Император как Державный Вождь армии и флота может без согласия «палат» созидать учреждения, ко флоту или армии относящиеся, но не может назначать необходимых для их существования средств. А без денег, понятно, ничего нельзя сделать.

Если бы наши «палаты» состояли из людей, искренно преданных Монархии, и думали о благоустройстве России, а не об ограничении Русской Монархии, то недостатки закона могли бы быть легко обойдены доброй волей исполнителей. Ни Государственная Дума, ни Государственный Совет не стали бы в ущерб благу и могуществу России изыскивать способы вынудить новые ограничения Державных прав. Без всяких разговоров они бы утвердили кредиты, необходимые для содержания новых военных учреждений, и у нас уже давно бы кипела работа, необходимая флоту, России и всем тем, кто любит не депутатское всемогущество, а Россию и ее благо.