Придя в себя и начав блаженно оглядываться по сторонам, Эвелин быстро наткнулась на Костины восхищённые глаза, внимательно наблюдавшие за ней из под коленки Жаклины. Видимо ещё пребывая в состоянии морально-этического катарсиса, она забыла порозоветь от смущения и, вместо того, чтобы застенчиво отвернуться, долго и нежно смотрела на Костю, как будто бы именно он являлся настоящей причиной её духовно-физиологического обновления.

Когда измождённые тантристы и свеженькие, похорошевшие от недавно пережитого сенсуального опыта тантристки галдящей оравой выползли на свежий воздух, субботний день уже начинал клониться долу.

— Ну, как впечатления? — поинтересовалась у Кости Жаклина. — Я тебя не раздавила?

— Впечатления супер! — ответил Костя лицемерно. — Ты извини: на последнем упражнении я немного того… перевозбудился.

— Я поняла… — засмеялась пловчиха. — Энергия от тебя шла, как от атомной электростанции. Я ещё никогда так быстро не кончала!

В этот момент к ним подошли Эвелин и Флорис.

— С почином тебя, Константин! — ухмыльнулся туземец.

Неожиданно для себя Костя вдруг понял, что его чувствительность заметно усилилась. Он будто бы кожей ощутил, как туземец ему завидует, хотя причину этой зависти идентифицировать не смог. Глянув на Эвелин, Костя почувствовал в груди нежный ком живого и трогательного чувства. Она и в этот раз спокойно выдержала его взгляд, и на секунду перед глазами у Кости ярко мелькнула, точно огненная дорожка молнии, золотая нить, соединяющая их сердца.

«Ничего себе! — ошалело подумал он. — Прямо как пятнадцать лет назад…».

В следующее мгновение он уже знал: тут, в лагере, с ним произойдёт что-то важное. Он увидел себя и Эвелин, парящими над землёй, и в том пространстве, куда они попали, было ещё что-то невыразимое, что-то огромное и бесконечное.

— Константин, с тобой всё в порядке? — озабочено спросила Жаклина.

— Да…

Он словно находился под кайфом.

— Нашего героя, кажется, зацепило по полной программе!

— Сгинь! — лениво произнёс Костя. Его очнувшееся «гипервидение» почему-то не желало воспринимать Флориса как плотный физический объект.

— Не понял!.. — с бычьим изумлением загудел латинский призрак, но Эелин не дала ему разогнаться.

— Подожди, Флорис! С Константином и вправду твориться что-то неладное.

— Со мной всё нормально, — нечеловеческим усилием воли Костя изъял себя из тонких духовных пространств и поместил обратно в земную действительность. — Я пойду гляну, может, какая помощь требуется шаманам, и, как с делами расправлюсь, буду ждать тебя около Мишиной юрты.

— А что это вы собрались делать у Миши по соседству? — ревниво спросил Флорис.

— Миша хотел с нами поговорить.

Заглянув латиносу в глаза, Эвелин быстро отбила у него желание начинать более детальный расспрос.

От самого момента появления «индуса» в дверях Костя лишь вполуха продолжал следить за туманным спором двух заросших интеллектуалов о том, чем отличается «неофит» от «прозелита», сам же, насколько позволяла обстановка и правила приличия, весь отдался тайному подглядыванию за новым гостем.

Минут около двадцати тропический пустынник совершенно не подавал признаков какой-либо заинтересованности в окружающем мире и этим странным фактом всё больше и больше распалял Костино и без того уже возгоревшееся любопытство.

Прервалось всё однако тем, что Костя единым махом оправился от своего ложного стеснения, забросил нудных полемистов на верхнем пике их тенденциозного вскрытия наиболее мельчайших аспектов обращения в веру и самолично воздвигся пред слегка удивлённые очи таинственного южанина.

— I understood you don’t really speak Russian, do you? — начал он сразу по-английски, чтобы не обременять своего собеседника ненужными трудами общения на малопонятном для него языке. — And nevertheless I’d love to have a private chat with you, if I may.

— Sure, — тут же ответил незнакомец. — Though it wouldn’t be fair of me if I intentionally had you speak English, while my Russian fully allows me to support any discussion in your native language.

Эта фразы была произнесена на чистом лондонском наречии и такой своей особенностью немного изумила Костю; хотя подлинный сюрприз ждал его, скорее, в её продолжении, которое иностранец выговорил не только без запинки, но даже с какой-то изысканной непринуждённостью, несмотря на то, что русский язык определённо не был его «mother tongue»:

— Сенечка (так звали хозяина квартиры) самым простодушнейшим и естественным образом всё напутал. Вовсе я не из индусов и никогда такого предположения от случайных даже знакомцев моих не слышал… Не знаю, молодой человек, какие интересы вас уподобили ко мне сейчас подойти, хотя могу об этом догадываться. Рыбак или, скажем, охотой промышляющий человек — он ведь другого такого же за много вёрст чует. Так кажется? Отсюда и ваше нетерпение мне сразу понятно. Что ж, предыстория моя, если будет угодно, родством или особенностями чрезвычайными и живо необыкновенными весьма не выражена. Бабке по отцовской линии, школьной учительнице литературы из-под Витебска, случилось в сорок пятом году от германского полона не на родину свою кровную, не в Советский Союз, но (где-то, может, и на коварный манер) до западных людей податься. Во Франции уже, около Страсбурга, наткнулся на неё в поле британский патруль; сначала на базе у них приживалась, ну а потом, как войска домой отозвали, вместе с дедом моим, по любви большой и взаимной, уехала в Англию, да там в конце жить и осталась. Языку-то она меня сперва научила, пока живая ещё была; ни отец, ни мать даже на самую граммульку не освоили, нужным не посчитали. А мне повезло, одарил Бог желанием, книги великие подкинул, с тем и в возможностях своих я теперь менее ограничен.